...начинают и проигрывают

Подъехала и остановилась рядом черная эмка. Ого, в городе, оказывается, есть еще и легковушки! Пассажиры увлеченно беседовали, не заметив остановки. Все в непривычных для моего глаза мягких шляпах. Величавый старик с седой окладистой бородой рядом с шофером, двое других — на заднем сиденье; тоже не молодые, но оба быстрые, порывистые, очевидно, южане. Ученые-решил я, наблюдая за беседой, похожей скорее на спор, причем двое на задних сиденьях, усердно жестикулируя, в чем-то убеждали друг друга, а старик, поворачиваясь к ним, похоже, урезонивал их, так как хмурился недовольно и поглядывал по сторонам, словно опасался кого-то.

И тут же подумалось, просто так, без всяких видимых на то оснований: цех «Б».

Паровозику, наконец, надоело бессмысленно таскать вагоны. Он лихо свистнул и уволок их в сторону от переезда. Шлагбаум медленно, нехотя поднялся, и эмка устремилась через переезд, подскакивая на рельсах.

Я с интересом следил за машиной — туда или не туда? Главный вход на комбинат был с переезда хорошо виден.

Да, подъехала, остановилась перед воротами. Выбежал вахтер, посмотрел пропуска. Потом распахнул ворота, приложил руку к фуражке.

Машина проехала во двор.

Моя догадка превратилась в уверенность. Цех «Б»!

Отдел кадров помещался в маленьком зеленом домишке неподалеку от ворот. Рабочий день еще не кончился, но дверь с табличкой «Нач. отдела» была заперта. Я толкнулся раз, другой, и уже хотел было отправиться на поиски, как вдруг из-за двери мужской голос негромко спросил:

— Витя, ты?

Ситуация показалась мне забавной.

— Да,— ответил я, не кривя нисколько душой.

Повернулся ключ, дверь отворилась. Вышел мужчина в синем кителе военного образца, в таких же брюках, в блестящих хромовых сапогах. Уставился на меня удивленно.

— Очевидно, вы не меня ждете, но, честное слово, я тоже Витя,— сказал я, улыбаясь.

Он не слишком учтиво, тут же на пороге, стал выяснять, кто я таков и что мне требуется. Я молча вынул служебное удостоверение. Мужчина стал любезнее.

— Коньшин!— подал он руку.— А я, понимаете, ду мал- сын. Он должен забежать после школы… Входите, входите, что же я! -спохватился он.

В комнате вкусно пахло жареным; в углу, у окна, прямо на полу стояла электроплитка со сковородкой. На ней шипела картошка.

— Решил, само собой, с ним здесь пообедать,—

Коньшин, суетясь, выключил электроплитку; он явно чув ствовал себя не в своей тарелке.— Жена в больнице,

с почками у нее… Вы, наверное, по поводу Васина? Какое несчастье! Только что мне звонили из больницы: умер, не приходя в сознание.

— Его личное дело у вас? Мне нужны кое-какие данные.

— Сейчас принесу, обождите.

Пока он ходил, я осмотрел комнату. Шкаф отодвинут от стены, за ним виден край застеленной серым одеялом раскладушки. На подоконнике тарелка с краюшкой черного хлеба, в углу, возле плитки, сумка с картофелем. Видно, Коньшин бывает здесь чаще, чем дома.

Он вернулся, в руке папка с разлохмаченными краями.

— Вот. Только здесь один дубликат личного листка, и все.

— А остальное?

— В органах… Нет, нет!— поспешил объяснить Коньшин.— Понимаете, Васин переводился в цех «Б». Им нужен шофер. Вот мы и послали туда на проверку. Те перь, само собой, придется другую кандидатуру подыс кивать.

Снова цех «Б»! Услужливо напросилась готовая версия: Васин убит именно потому, что кому-то надо было вместо него в цех «Б». Я гнал ее прочь: никаких пока версий! Только факты. Голимые факты, как любит говорить Фрол Моисеевич.

Личный листок заполнен четким почерком.

— Васин сам заполнял?

— А как же! Мы требуем!

Я стал переписывать к себе в блокнот: «Васин Николай Николаевич… 1891 г. р… Село Мигаи, Одесской области…»

— Его что — эвакуировали сюда?

— Нет, приехал сам, еще куда как до войны… Вот:

«На комбинате работает с 1932 года». Очень хороший шофер, уважали его в коллективе. Коммунист, само со бой, авторитетный такой товарищ… Ай-яй-яй, такое не счастье!

Дверь приоткрылась.

— Пап…

— Нельзя сейчас ко мне, Витя, обожди в коридоре.

Пусть, пусть, уже все.— Я захлопнул блокнот.-Распорядитесь только насчет пропуска, пожалуйста.

— Это пожалуйте, это мигом!

Коньшин стал звонить по внутреннему телефону в проходную. А мы с тезкой молча изучали друг друга. Моя личность не вызвала у пацана особого интереса — сильно отвлекала жареная картошка; хотя она уже и не шипела, но тем не менее источала соблазнительные запахи.

Витя сначала только косился в сторону сковородки, а потом уставился на нее откровенно, не таясь и сглатывая слюну.

— Ну вот,— объявил Коньшин радостно; ему, видать, тоже не терпелось спровадить меня и взяться за кар тошку.— Идите — там уже готово. На две недели хва тит? По всей территории комбината, за исключением, са мо собой, цеха «Б»,— он, извиняясь, крутнул рукой.-Туда мы не выписываем, только через них,— и указал пальцем в потолок.

У входа на комбинат висел огромный красочный плакат:

Громи врага трудом упорным
В заводе, шахте, на селе!
Работай так, чтоб ордам черным
Вовек не рыскать на земле!