...начинают и проигрывают

Он опять хохотнул, дружелюбно поглядывая на меня небольшими проницательными глазами:

— Будет опыт, будет — уж это я могу обещать.

Нет, шуба была богатой, когда-то была, в давно прошедшие времена. Черный материал во многих местах лоснится, а на борту даже продран. Обтрепавшиеся рукава внизу, на сгибах, прихвачены нитками, не очень умело, по-мужски. На рыжей лисе с изнанки шубы большие сероватые проплешины, словно ее долго и упорно шпарили кипятком.

Майор Антонов сказал улыбаясь:

— Я бы на вашем месте, Евгений Ильич, несколько иначе разговаривал бы с товарищем Клепиковым, во вся ком случае, не запугивал бы. Все-таки человек, от которого зависит выполнить или не выполнить вашу просьбу.

Какая такая просьба? Я сразу насторожился.

— Лейтенант не из пугливых, я же вижу!

Кустистые подвижные брови адвоката, тоже совсем

седые, как и редкие пряди над высоким лбом, наполовину прикрывали и без того глубоко посаженные глаза. К тому же еще его левая бровь была выше правой, и это придавало лицу постоянное выражение насмешливого удивления. Нелегко было понять, когда адвокат говорит серьезно, а когда изволит шутить.

Я молчал, опасаясь попасть впросак,— такие тут все кругом шутники! И насчет просьбы тоже расспрашивать не стал; ему же надо, а не мне, пусть сам и выкладывает.

Но вместо адвоката почему-то снова заговорил майор Антонов:

— Евгений Ильич просит разрешения присутствовать на допросах Смагина.

Адвокатом за адвоката!

— А разве так можно?— спросил я.

— Обычно — нет. Но Смагин несовершеннолетний, и существующее положение дает его адвокату такое право,— пояснил мой начальник.— Но только при условии, если ведущий дело — то есть, в данном случае, вы,— не имеет никаких возражений.— Он помолчал не много, словно давая мне возможность обдумать сказан ное им.— Так что решайте сами, Виктор Николаевич.

— Пожалуйста,— пожал я плечами.— Мне нечего скрывать.

— Вот видите!— Арсеньев легко, рывком поднялся с кресла,— Он был выше, чем казался сидя; глубокое кресло скрадывало рост.— Спасибо, товарищ лейтенант.

— Но об одном придется все-таки вас предупредить.— Я сжал губы, скрывая под напускной суровостью внезапно вспыхнувшее смятение; а вдруг он начнет сбивать меня с толку и подсказывать ответы допрашиваемому?

— Слушаю.— Левая бровь адвоката подскочила еще выше.

— Вы не должны вмешиваться в ход допроса. Толь ко слушать — и все.

— Молодец!— похвалил майор Антонов с едва заметным облегчением, и только сейчас я сообразил: больше всего ему, видимо, хотелось, чтобы я вообще от казал, именно я, а не он, и уж раз так получилось, что я согласился и допустил адвоката, то хотя бы на этом вот условии — не вмешиваться.

— Принимается!— сразу, ни секунды не размышляя, заявил Арсеньев.— Даю вам слово!

У меня стало легче на душе. Если он будет молчать, то никаким иным образом помешать мне не сможет. А начнет впутываться, выставлю его без всяких стеснений…

Так получилось, что уже при очередном допросе Смагина присутствовал адвокат. У Андрея сразу озарилось лицо, когда он увидел Арсеньева в моем кабинете.

— Здравствуйте, Евгений Ильич,— радостно поздоровался он с ним, совсем позабыв про меня.

— Здравствуй, Андрюша.

Вот как! Они хорошо знакомы.

— Ой, как замечательно, что вы здесь!

Парнишка прямо сиял весь — сейчас его освободят

и отправят домой.

Это его настроение сразу же уловил и Арсеньев.

— Слушай, Андрей,— сказал он очень серьезно.-Твое дело ведет товарищ лейтенант, и лишь по его доб рой воле я присутствую сейчас здесь. Ты не должен ко мне обращаться с вопросами, не должен со мной гово рить- только с его разрешения в каждом отдельном случае. Ты понял?

Андрей сразу потускнел.

— Да…

На всем протяжении допроса Арсеньев ни единым словом не напомнил о себе. Он ничего не записывал, не курил, даже не двигался, застыв на своем стуле в узком проходе между стеной и письменным столом. И если вначале я чувствовал себя как-то неуверенно, задавал вопросы, невольно оглядываясь на него, словно проверяя, как он их воспринимает, то потом вообще забыл о присутствии постороннего, и лишь изредка скрип стула напоминал мне о том, что в кабинетике есть еще кто-то, кроме меня и допрашиваемого.

Только однажды он, спросив моего разрешения, обратился к Андрею. Это случилось, когда тот неожиданно взбунтовался:

— Сколько можно об одном и том же! Я уже говорил вам вчера. Посмотрите, там у вас записано. И под пись моя стоит.

Я тоже вспылил:

— А мне нужно, чтобы ты сказал еще раз. А понадобится повторишь и в третий, и в четвертый.

Вот тогда-то и вмешался Арсеньев.

— Ты обязан отвечать, Андрей. И писать обязан, и подписываться столько раз, сколько тебе будет сказано.

— Для чего?

— Если человек врет или что-то скрывает, он каждый раз чуть-чуть иначе строит свой ответ. Потом ответы сличают и яснее видят противоречия в показаниях. Твое дело — говорить только правду. А уж сколько раз ее повторить придется, на то воля ведущего следствие.

И Андрей перестал бунтовать.

Фрол Моисеевич с очень встревоженным видом заглядывал в кабинетик, жестами звал меня в коридор.