...начинают и проигрывают

Не хотелось отрываться, и я делал вид, что не понимаю его знаков. В конце концов он вошел, проскрипел ржаво:

— Товарищ лейтенант, тут вас из экспертизы спрашивают.— И позвал из коридора конвойного.— Посидите пока с арестованным.— Покосился на Арсеньева.— Никаких разговоров с посторонними лицами не разрешать.

Мы вышли с ним из кабинетика.

— Ну что?— я не скрывал недовольства.

Фрол Моисеевич приложил палец к губам — не здесь! Потащил через весь коридор к дежурке и горячо зашептал на ухо, словно кто-то мог нас подслушать:

— Дура! Откажись сейчас же! Имеешь все полное право-никто заставить не может. А то тебя кругами, кругами, как ястреб цыпленка.

— Ничего он не кругами. Сидит и молчит.

— Тихо!— зашипел, махая руками, Фрол Моисеевич.— Сейчас-то молчит, а потом? Это же тебе не кто-нибудь — Арсеньев!

— Ну и что? Арсеньев, Иванов, Сидоров…

— Да ты-то хоть знаешь, кто он?… Ну, зелень, ну, зелень! Да это же ученый! Доктор исторических наук!

Этот… как они? Ну, которые разные старые вещи из земли копают.

— Археолог?

— Во! Археолог. И не из какого-нибудь тебе Задрипинска — из самого Ленинграда! Он такое знает, что тебе и во сне не снилось… Ты докажешь — виноват. А он — раз!— и против тебя повернул. И вся твоя работа псу под хвост. Понял?

Фрол Моисеевич думал меня запугать, а сам заинтриговал до предела. Доктор наук, археолог-интересно! Запутает меня? Как? Докажет, что Андрей не виноват? Так что же я за свое цепляться буду, если человек возьмет и толково докажет?

Но только все равно не доказать. Все так ясно…

— Иди и скажи,— шипел мне на ухо Фрол Моисее вич,— так, мол, и так, подумал и отказываю вам в при сутствии. Имею такое право… Слушай, что тебе старшие толкуют, дура! Я ведь и к начальнику ходил, и он тоже говорит, что тут ты сам себе хозяин. Понял? А ведь

Арсеньев ему первый друг… Ну!

Мне наконец надоело:

— Ничего я не скажу! Пусть сидит.

Повернулся и пошел к себе, сопровождаемый похоронными причитаниями Фрола Моисеевича.

Арсеньев встал со стула, пропуская меня на место. Даже не глядя на него, можно было догадаться: он прекрасно знает, зачем меня позвали. Вздохнул, состроив гримасу, изображающую печаль:

— О, майн готт, во гросс ист дайн тиргартен!

— «Тиргартен»? Сад зверей?— перевел я буквально.

— Правильно — зверинец,— ответил Арсеньев, глядя на меня с любопытством.— Изучали немецкий?

— В основном, на фронте, по первоисточникам.— И перевел всю фразу:— «О боже, как велик твой зверинец!»… То есть — много в мире странных людей, так?

— Смысл такой.

Все правильно! И все-таки стало обидно за Фрола Моисеевича. Пусть со странностями он, согласен, пусть брюзглив, да и грамотен не шибко. Но дядька совсем неплохой. Ведь он искренне хотел помочь, предостеречь меня.

И я произнес с запалом:

— Между прочим, у меня в роте был солдат, над которым все потешались,— он, когда шагал в строю, взмахивал одновременно той же рукой, что и ногой.

Говорили, что он ходит, как обезьяна; та, дескать, тоже на ходу вскидывает руку, чтобы ноге не мешать. А когда вышли на позиции, его первым к ордену Ленина пред ставили… Посмертно.

Не очень-то к месту получилось. Такой человек, как Арсеньев, сообразительный, языкастый, вполне свободно мог бы проехаться насчет бузины и киевского дядьки.

Но Арсеньев не сказал ничего. Я знал, я чувствовал: он понял меня правильно.

И я был благодарен ему за это.

13.

Расследование убийства шофера Васина быстро подвигалось к завершению. Оставалось только составить обвинительное заключение. Адвокат Арсеньев, который попрежнему просиживал долгие часы на допросах Андрея Смагина, попросил у меня для ознакомления все дело. Тут же, в моем кабинете, просмотрел показания свидетелей, внимательно прочитал все протоколы допросов Изосимова и Бондаря. И снова никаких записей!

— Ну как, Евгений Ильич?— спросил я не без ехидства, принимая от него довольно уже объемистую папку.— Находите ли вы здесь достаточно опорных пунктов для защиты?

— Дорогой мой Виктор Николаевич,— ответил Арсеньев с улыбкой,— плохи были бы дела моих подзащитных, если бы я полагался на одни только материалы следствия.

Я поинтересовался простодушно:

— Разве у вас есть еще и другие?

Он шутливо погрозил пальцем:

— Хотите раньше времени заглянуть в мои карты?

Нет, серьезно. Может, я что-нибудь упустил?

— А если серьезно…— Арсеньев вытащил из внутреннего кармана своего изрядно поношенного пиджака старомодные серебряные часы с затейливыми узорами на крышке.— Нет, к сожалению, сегодня уже поздно, не смогу, пора в суд… Давайте завтра утречком пораньше, а? Только смотрите, чтобы ваши коллеги потом не гово рили, что я вас опутал, загипнотизировал, приворожил.

И засмеялся своим коротким, отрывистым смехом из единственного «ха»…

На следующее утро я без толку прождал Арсеньева до одиннадцати часов, а потом, разозлившись и обозвав его про себя старым трепачом, спешно сел за обвинительное заключение. Все было заранее продумано, до последнего слова, и поэтому написалось быстро и без каких-либо затруднений.