Начиналась жизнь

На станции, куда Пашка забежал согреться, какие-то женщины пытались приласкать его, но он ответил им бранью. Он не выносил жалости к себе. Он снял сорочку и выжал ее. То же сделал с брюками. Он чувствовал сильный голод. В желудке бурчало.

Где достать еды? Просить? Украсть? Просить — все спят. Украсть — ничего не было перед глазами. Пашка решил как-нибудь дотянуть ночь. На его счастье прибыл новый поезд. Направление поезда Пашку нисколько не интересовало. Мальчик пробрался в вагон, опять устроился под скамейкой. Когда на остановке его снова вытолкнули из вагона, оказалось, что он очутился в том самом городе, откуда недавно удрал. «Фу-ты ну-ты!», — усмехнулся Пашка и, не имея другого места, сам направился в тот же изолятор.

Ребята встретили его весьма радушно.

— Гость явился!

— Здрасьте!

Через несколько дней он снова ушел из изолятора, целый год шатался по базарам и вокзалам и, сделав небольшой «рейс» по стране, опять вернулся в прежний изолятор. Оттуда его и перевели в еврейский детский дом.

Паренек привлек внимание Шраге. Учитель подошел к нему с улыбкой, но Пашка на улыбку не ответил.

Второй «кормилец» отличался от остальных трех рахитичной головой и большими ушами. Он все время стоял молча, опустив голову. С трудом удалось Шраге добиться, чтобы тот назвал свое имя.

Звали его Ицик Соловей.

Ицик долго колебался, прежде чем решил оставить свой дом. Он знал хорошо, что больная мать не может простаивать ночи на морозе в очереди за хлебом. Так же хорошо он знал, что мать не сумеет, как он, таскать доски из соседних заборов, чтобы согреть пузатую румынку. Ицик тоже остался единственным кормильцем. Это ему придавало мужества. Он чувствовал себя главой семьи. Он мечтал пойти на фронт, как старший брат, но красноармейцы не взяли его с собой.

— Мал еще! От первого же выстрела брюки потеряешь!..

Он-то, положим, не растерялся бы! Вот недавно хозяйка натравила на него собаку, когда он отрывал доски. Пес вцепился в ногу, но Ицик не испугался, хватил собаку доской по голове, а сам, ковыляя, все же дотащил доску до дома.

Третьего звали Шлемка Косой. В город его привез красноармеец.

Отец Шлемки был портной, бедный портной. Во время гражданской войны в местечке, где они жили, часто сменялась власть.

Вошли красные. Командиру понадобились брюки, так как старые попросту вытерлись от постоянного сидения в седле. К кому же идти командиру? Конечно, к отцу Шлемки. Его звали Янкель-портной.

Янкель-портной был очень польщен тем, что сам командир пришел к нему. Это была для него большая честь. Он сшил командиру брюки и отказался от платы.

— Такой человек, — сказал он, — вполне заслуживает, чтобы ему сшили пару брюк бесплатно.

Командир усмехнулся и крепко пожал портному руку.

Вскоре красным пришлось отступить и временно отдать город белым. Кто-то донес, что Янкель-портной сшил большевику бесплатно брюки. К Янкелю пришел шкуровец и приказал сшить ему брюки из его, Янкеля, материала. Портной сказал, что у него нет материала.

— Как нет?! — разбушевался шкуровец. — Для большевика, значит, есть, а для меня нет! — Вынул револьвер и застрелил портного. Как сидел Янкель-портной за машиной, когда вошел шкуровец, так и остался сидеть мертвым. Только голову опустил.

Вот что помнил Шлемка. Был тогда большой голод. Соседи посоветовали ему отправиться в город, поискать себе пристанища и начать торговать солью. Они собрали между собой деньги и купили ему мешочек соли. Шлемка положил мешочек на плечи и отправился на вокзал.

Свирепствовал мороз. Ветер, словно бешеная собака, преследовал Шлемку и кусал за икры.

На ступеньках, на крышах, на тендерах, на буферах:

Люди.

Мешки.

Лохмотья.

Кто-то помог Шлемке влезть на крышу. Он был счастлив. Безгранично счастлив. Он обменяет мешочек соли на хлеб и повезет хлеб больной сестре.

Поезд тянулся медленно, как ленивый вол. Проплывали сельские хаты, белые поля и леса. Издали хаты были похожи на скирды гнилой соломы.

Ветер все сильнее донимал Шлемку, обжигал лицо.

Шлемка, зажмурив глаза, хотел вздремнуть, но поезд внезапно рванулся вперед, дернул вагоны и ускорил ход. Пассажиров на крыше сильно встряхнуло. Шлемка еле успел схватить свой мешочек с солью, вскрикнул «мама» и скатился с крыши.

Было уже темно.

Шлемка бросился бежать за поездом, но ежеминутно проваливался в глубокий снег, по самый живот. Тогда он сел на снег и закричал.

Ему захотелось есть. Он вытащил из мешочка кусочек соли, попробовал и выплюнул.

Внезапно ему вспомнилось: Зисл Левин припрятал много хлеба, Шлемка сам видел это. Как только доберется до города, то сразу же побежит в Чека и все расскажет. С ним отрядят двух чекистов, чтобы отобрать у Левина хлеб. Уж он покажет этому мерзкому спекулянту, с маленькими мышиными глазками и потными мягкими ручками!

— Зисл! Сию же минуту клади спрятанный хлеб на стол! — И сразу же по матери его, и еще, и еще раз. — Прятать хлеб, когда люди подыхают, не имея куска макухи!..

И Зисл Левин выкладывает на стол двадцать хлебов, свеженьких, пушистых, подрумяненных. А Шлемка тотчас же отдает приказ: