Начиналась жизнь

Она, как видно, узнала, что я подглядывал за ними. Что ж она хочет сказать этим словом «церемониться»? Может быть, она хочет меня выжить отсюда? Не имеет права без доктора. Не она тут главная, а доктор. Но и доктор мне тоже не нравится. Доктор говорит, что от мази толку не будет, а нужно нас лечить электричеством. Зачем же она нас мажет? Лишь бы мазать? Пойдем-ка мы с Сенькой к Губздраву и обо всем этом расскажем ему, о воспитателях тоже, а особенно о надзирателе. Все ребята жалуются на него.

— Не горячись, Лямза, — говорит Горобец, — хуже будет!

Разве может быть хуже? Что, мне тут вечно сидеть? Если нужно нам электричество, пусть дают. Незачем нас здесь так долго держать.

— На этот раз, Сенька, я буду действовать. Пойду к Губздраву и все выясню.

— Ну что ж, иди.

Но как же вырваться из этой тюрьмы? Вылезти в окно? Трудно — четвертый этаж.

Сенька говорит:

— Долгонос! Пойдем в спальню, свяжем дюжину простынь, и ты спустишься вниз.

Хорошая мысль. Связали несколько простынь, и я спускаюсь. Теперь уже добьюсь толку.

6. ЕЩЕ РАЗ О КЛОЧКОВСКОЙ, ДВА

Сенька спросил:

— Лямза, что тебе сказал Губздрав?

— Сказал, чтобы я ему не морочил голову, он сам знает, что делает.

— Что ж ты ему ответил на это, Долгонос? Конечно, стоял и молчал?

— Я хорошенько хлопнул дверью.

— Что же будет теперь?

— Ничего, нужно ждать, покуда пришлют лампы. Стригучку лечат лампами.

— Вот как! Ну, мы с тобой ждать этого не будем! Понял, Лямза? Собирай манатки и вечером махнем отсюда.

Я готов. Я даже наметил у кого стащить ночью одеяло.

Но вечером неожиданно погас свет. Стало темно и грустно. Воспитательницы зажгли коптилку и сели играть во «флирт». Зажгли и мы коптилку и начали играть в «очко». Играли на завтраки, я проиграл одному парню десять завтраков, но не видать ему их как своих ушей. Завтра я буду далеко. У выигравшего от радости блестели глаза. Он обыграл всех, кроме Сеньки (тот передергивает карты не хуже его).

Играли мы с азартом, флирт у воспитателей тоже шел полным ходом. Вдруг наша коптилка опрокинулась прямо на «счастливца». Он весь залит керосином. Он горит… Я схватил подушку и бросил в него. Но и подушка загорелась и сразу лопнула. Горящие перья разлетелись по спальне.

Мы разбежались. Сенька ворвался к воспитательнице и закричал:

— Нилка, горит!

Нилка увлеклась игрой. Сенька разозлился и заорал:

— Нилка! Твой воспитанник горит!

Все вскочили с мест. Нилка вбежала в спальню и схватилась за голову.

Мальчик мечется по комнате как дьявол, до смерти пугает ребят. Сенька кричит:

— Нилка, что же ты стоишь как истукан! Сейчас ведь дом загорится.

Но Нилка хлопает глазами, держится за голову и не двигается с места.

Тогда Сенька скомандовал:

— Братва, за водой!

Мы бросились за водой, набрали полные ведра и начали обливать горевшего и кровать…

Но доктор сказал, что мальчик, вероятно, завтра умрет.

Вот тебе и на! Выиграть столько завтраков и вдруг ни с того ни с сего умереть!

Смерть мальчика нас пришибла. Но все равно мы тут не останемся. Так тут тошно и противно, что ни один порядочный человек сюда даже не заглядывает.

Пригласили к нам как-то учительницу музыки. В столовой стоит рояль — развалина на трех ногах. Явилась эта учительница в длинном платье, с лорнетом в руках. Заглянула в столовую, увидела разбитый рояль, детей и повернула обратно свой длинный хвост.

— Чесоточных детей я учить музыке не буду!

Как вам это понравится? Чесоточных детей она не хочет учить!.. Ну и не надо! Когда она вышла, мальчишки сунули по два пальца в рот и все разом свистнули так, что она услышала на улице и заткнула уши.

Пригласили к нам также учителя рисования. В первый же день ребята нарисовали на него карикатуру и преподнесли ему:

— Узнаете?

Больше он к нам не показывался.

У нас, на Клочковской, два, есть такие противные ребята, которые любят все делать назло. Скажешь им сделать так, они обязательно сделают наоборот. Такие уж это хлопцы! Да и педагоги у нас — хуже не найти. Будь на месте Нилки другой зав, может быть, и дом был бы другим. Сенька говорит, что у нее в комнате висит с полдюжины икон, а в углу чадит лампадка. Вот так же и Нилка чадит у нас, на Клочковской, два.

Сенька говорит:

— Долгонос, хватит раздумывать, стяни пару одеял с кроватей и пойди попрощайся с Нилкой.

Я быстро справился с первой задачей и пошел к Нилке.

— Нила Кондратьевна, будьте здоровы! Таких педагогов мы всюду найдем.

Нилка топнула каблуком:

— Что ты сказал? Ну-ка, повтори.

— Будьте здоровы, Нила Кондратьевна. Воспитательница из вас, как я вижу, липовая.

Сразу же я швырнул в окно одеяла (Сенька стоял внизу) и — айда!

Я перемахнул через окно, вылез на крышу и по водосточной трубе спустился вниз. И пошли мы с Сенькой искать лучшей жизни.

* * *

Мы сразу свернули с Клочковской на Благбаз[2], чтобы избавиться от узла. Потом отправились на вокзал — разнюхать, что новенького там, узнать, как поживает начальник станции, и, кстати, почистить карманы какому-нибудь зеваке, только что приехавшему в город.

Мы шли бодро. Сенька жевал помидор, а я — морковку: мы стащили это с какого-то воза на рынке.