Начиналась жизнь

Прошлись к тюрьме — просто так, поглядеть. Потом прицепились к буферу и поехали.

— Горобец, — спросил я. — Куда же мы теперь двинемся?

— Дай мне подумать, Лямза.

— Что ж, думай.

7. АРКАШКА

Вот уже несколько недель мы ночуем на вокзале. Спим вместе на одной скамье. Сенькины ноги всегда задевают мой нос. А мои упираются в его лицо. Так мы спим. В час-два ночи подходят к нам милиционеры и по-хорошему просят нас оставить вокзал. Мы выходим на улицу и укладываемся на каменных ступенях.

Утром встаем и с первым трамваем уезжаем на рынок. Там мы вертимся среди подвод, пробуя то грушу, то яблоко, то сладкую морковь, то соленый огурчик!

Потом отправляемся в город. Днем заходим в городскую столовую. Там есть молоденькая добрая подавальщица, Нюрочка. Она нас кормит борщом. Мы оба ей очень нравимся, она считает нас приличными мальчиками. Но как-то у меня вырвалось «словцо», она перестала нас кормить и велела сторожу не пускать нас на порог.

За это словечко Сенька меня едва не задушил. На борщ, говорит он, ему наплевать, но зачем оскорблять порядочную девушку?

— Посмей-ка сказать еще раз!

По вечерам мы часто ходим в кино. Мы врываемся через запасные двери и усаживаемся в первом ряду, у самого полотна. После кино мы снова идем на вокзал спать.

…Однажды мы познакомились с блатным парнем Аркашкой. Аркашка неплохой вор, но большой чудак. По-моему, у него не все дома. Он останавливается в каждом сквере и начинает ни с того ни с сего трепаться.

Вокруг Аркашки собирается большая толпа, и все слушают его сумасшедшие речи. Как только Аркашка видит, что народу собралось достаточно, он поворачивает оглобли в другую сторону:

— А теперь, товарищи граждане, я вам прочту стихотворение известного поэта-имажиниста Сергея Есенина (мой приятель, не одну бутылку вместе опорожнили), «Москва кабацкая».

И он начинает жарить кабацкие песенки. Затем он заявляет:

— А теперь, товарищи граждане, я прочту вам свое стихотворение.

А люди слушают и таращат глаза.

Воспользовавшись этим, Аркашка снова меняет направление:

— Дорогие товарищи граждане, вы уже убедились, что я не иду по пути воров и беспризорных. Я зарабатываю свой хлеб честным трудом. Но завтра, в восемь часов утра, я должен выехать. Мне не хватает на билет семи рублей восьмидесяти шести с половиной копеек. Я не возьму ни одного лишнего гроша. Но эту сумму мне необходимо собрать.

И собирает-таки, холера! А для того чтобы доказать свою честность, возвращает остаток.

— Спасибо, товарищи! Лишнего мне не надо. Я не шарлатан.

Такой чудак! Потом он идет в следующий сквер, повторяет там ту же историю, опять собирает на «билет» и отправляется дальше…

Аркашка красивый парень. Хоть он всегда оборван и обтрепан, все же постоянно пудрится, а от волос его так и несет парикмахерской.

Вечером он идет в пивную и пропивает весь заработок. А наутро снова начинается та же песня на бульварах.

Как-то Аркашка предложил:

— Давайте втроем организуем трест. Хорошо? Я буду произносить речи, а вы в это время опустошайте карманы. Прибыль на троих. Согласны? Только без шума.

— Лямза, ты согласен? — спрашивает Сенька.

— Почему же мне не согласиться, если кишки мои ничего не имеют против? — говорю. — Я согласен.

И мы приступаем к «работе». Аркашка болтает. Мы с Сенькой очищаем карманы. У меня дело идет туго, куда ни повернусь, везде кричат:

— Куда лезешь? Видишь, люди стоят! (Они, вероятно, думают, что меня очень интересуют сумасшедшие речи Аркашки.)

Я запустил руку в чей-то карман и вдруг почувствовал: меня кто-то так хватил по спине, что искры из глаз посыпались.

— Ага, вот ты чем занимаешься!

И меня тащат в район. Тут вмешивается Сенька:

— Какое вы имеете право бить?

Но милиционеры схватили его за шиворот.

— Так ты его защищаешь? Ну-ка, идем тоже в район, там разберут.

— А я не хочу! — Сенька не двигается с места.

Милиционер не обращает никакого внимания на его нежелание и дает свисток. Подъезжает извозчик, и нас хотят усадить. Но не так легко им это удается, да!

Сенька рванул на себе рубаху и заорал:

— Убейте меня на месте, но в район я не поеду.

Только милиционера не испугаешь. Они привыкли к этим фокусам. Нас усаживают, вернее укладывают, в пролетку. Милиционеры становятся по обеим сторонам, чтобы мы, упаси бог, не выпали.

В районе милиционерам сказали:

— Вы свободны.

А нам сказали другое:

— Хватит! Мы вас отучим лазить по чужим карманам.

С нами долго не возились, в тот же вечер отвезли в тюрьму, там посадили в камеру и сказали:

— Адью! Не скучайте!

8. В ТЮРЬМЕ

Вместе с нами в камере сидел один парнишка, по имени Мурдик. Он еще ничего не успел сделать и уже засыпался. На нем были новые штаны. Мы с Сенькой сели разыгрывать их в буру[3]. Мы разыгрывали штаны Мурдика, а тот и не подозревал об этом. Он сидел в стороне от нас, в углу камеры, и о чем-то думал.

О чем он думал? Может быть, о жареной утке, а может быть, об умершей бабушке?

Штаны выиграл Сенька, он подошел к Мурдику и сказал:

— Мурдик, снимай свои новые штаны, одевай мои рваные.

Мурдик вытаращил глаза.

— Снимай свои штаны, — повторил Сенька, — и одевай мои, так здесь водится.