Она налила Питеру еще одну чашку кофе и неожиданно вспомнила о двух бутылках скотч-виски, которые никто ни при каких обстоятельствах не должен был обнаружить.
– Выпей еще кофе, – сказала она. – Я сейчас вернусь.
Она вернулась в офис Питера и уже собралась было унести бутылки, когда ее взгляд наткнулся на письмо, которое своим розовым конвертом и знакомым почерком вызвало у нее определенные ассоциации. Она решила переложить его в конторку и тут вдруг на конверте заметила изображение Маунт-Корта.
Испытывая чувство неловкости, она решилась рассмотреть странное послание поподробнее. С обратной стороны в центре конверта красовалась причудливая монограмма, которую трудно было расшифровать, но почерк, почерк… Типичный почерк школьницы – четкий и разборчивый, которому недоставало характерных особенностей взрослого человека. Конверт был не запечатан, поэтому Пейдж не смогла побороть искушения, вынула письмо и прочитала:
Пейдж не стала читать дальше. В ярости она бросилась на кухню и положила распечатанное письмо перед Питером.
– Что это такое? – взволнованно спросила она.
Он нахмурился, некоторое время внимательно рассматривал послание, а затем изрек:
– Это? Это письмо от Джули Энджел.
– Нисколько в этом не сомневаюсь. Но что оно значит?
Питер схватился за голову:
– А ты можешь не кричать?
– Ты мне говорил, что у тебя нет никаких проблем! – продолжала кричать Пейдж.
Он ей подмигнул.
– Как видишь, их и в самом деле нет.
– Тогда с какой это стати она посылает тебе надушенные письма в розовых конвертах?
– Потому что у нее слишком развито воображение. Она сама чуть не полезла на меня, заметь, а не наоборот.
А я взял и ушел от нее. А теперь вот она присылает мне письма с извинениями.
– И с благодарностью за те снимки, которые ты сделал. Что это за снимки, Питер?
– Она просила ее сфотографировать, чтобы послать фотографии своей мачехе на день рождения.
– О, пожалуйста, – произнесла Пейдж, закатывая глаза. После всех этих пьяных рыданий, после того, как она помогла ему облегчиться в ванной, вымыть лицо, а потом еще долго поила кофе, она почувствовала себя преданной.
– Именно так, – пробормотал Питер. – По крайней мере, так она мне сказала. Да и фотографии, которые я сделал, совершенно невинного свойства. Как только она расстегнула блузку, я сразу же ушел. Когда я пришел домой, то проявил пленку. – Он держал кофейную чашку обеими руками, но, когда он подносил ее ко рту, видно было, как руки его дрожали.
Пейдж вздохнула.
– Надеюсь, что ты говоришь правду, Питер. Не беспокойся сегодня о пациентах. Если что, я тебя прикрою. Я только хочу совершенно определенно знать: у тебя есть проблемы с молоденькими девушками?
– Можешь спросить Джули, – мрачно пошутил Питер.
– Я тебя спрашиваю. Мне нужно твое ручательство в этом вопросе. Ради всех детей, которых мы здесь осматриваем и лечим, ты должен мне ответить: есть причина, по которой ты больше не можешь работать в детской поликлинике?
Питер поднялся. Он выглядел утомленным, но стоял на ногах твердо.
– Таких причин нет. – Он взглянул в кофейник, который только что опорожнил, и произнес: – Спасибо за все, Пейдж, – и вышел. Пейдж проследила взглядом за его совершенно прямой фигурой, когда он шел по коридору, потом перевела дух и стала наводить порядок в кухне.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
В субботу вечером, после десяти часов, Питер поехал на кладбище; он переключил передачу, чтобы подняться без помех к тому месту, где Мара нашла свое последнее успокоение. Припарковался у подножия холма и вышел из автомобиля; потом он протянул руку на заднее сиденье, достал небольшой букет цветов и направился через лужайку к могиле Мары.