Над горой играет свет

Папа умиленно улыбался, будто перед ним был уморительный котенок, очень крупный экземпляр, кило на девяносто.

Бабушка приставила к уху ладонь.

— А почему никто не сыграет мне на скрипке и на банджо? Что-нибудь в стиле блюграсс? Или, черт возьми, я не в Западной Вирджинии?

Мама уперлась руками в бока:

— Лаудина, о чем это ты?

— Как о чем? Я проделала такой длинный путь, а меня встречают без музыки, где же ваш знаменитый блюграсс? В горах Западной Вирджинии все хором играют и поют, не так ли?

Проигнорировав мамин свирепый взгляд, бабушка повернулась к ней спиной. Мы с братьями были зачарованы, как в кино про вампира, который одним взглядом может заставить человека делать что угодно. Тихо ворча, бабушка наклонилась над мокрыми сумками, мы все втроем подошли ближе. В сумках оказались: блюда, украшенные картами разных штатов; прозрачные глицериновые шарики с белыми «снежными» хлопьями над всякими домиками и человечками; кедровые шкатулки с названиями городов на крышках; пирожные с пекановыми орехами и еще много всякой всячины. Она вручила каждому из нас по шарику «с метелькой» из Кентукки и по шкатулке из Теннесси.

— Я рад, что ты смогла к нам приехать, мама, — сказал папа.

— Ты забрался слишком далеко от дома, мой мальчик.

Папа родился в техасском городе Плано. Мама говорила обычно: «унылый старый Техас». Бабушка Лаудина не считала Техас унылым, наоборот. Там она прожила свою жизнь, и никогда его не покинет, с жаром твердила бабушка.

Чтобы позлить Лаудину, мама посреди очередных восхвалений Техасу начинала напевать: «О, как прекрасны мои горы-исполины!», гимн Западной Вирджинии.

Наша Западная Вирджиния безусловно прекрасна, вот только угольные шахты подвели. В папиных книжках я видела фотографии горняков, черных от угольной пыли. У них и в легких эта пыль. Мне хотелось спуститься к ним и мокрой тряпочкой стереть черноту с их лиц, дать шахтерам бутербродов и воды. Мама сказала, что тогда бы они стали слишком много о себе понимать.

Бабушке отдали мою комнату. А мне поставили низенький топчан у мальчишек, между их кроватей, накрытых покрывалами с «ковбойскими мотивами». Вечером, уже перед сном, к нам прокралась бабушка и прикнопила к стене картинку с Иисусом, утром пришла мама, сорвала Иисуса и запихала в ящик со всяким хламом.

С первого же дня бабушка Лаудина принялась командовать. Она изводила маму своими придирками, особенно на кухне. Она постоянно вторгалась в процесс готовки, мама лезла на стенку.

— Так-так, дорогая невестка, послушай Лаудину. Вот как надо ублажать мужчину… — она смерила маму цепким взглядом, — главное в этом деле — его желудок.

Огромной деревянной ложкой она стала яростно перемешивать на сковородке лук и чеснок.

— Правда, дядя Карла? Это я научила дядю всему, что он знает.

Карла ничего на это не сказал.

— И ты, Вирджиния Кейт, посмотри скорей, что делает бабушка… — Прекратив помешивать, она вдруг негодующе подбоченилась: — Кстати, Кэти, я так и не поняла, почему эту малышку не назвали в мою честь? У меня тогда сердце чуть не разорвалось от боли.

— Ну не разорвалось же, — сказала мама.

Бабушка покосилась в мою сторону со словами:

— Видишь, как надо готовить хорошую еду, а, Лаудина Кейт Вирджиния?

Я кивнула, но через силу.

— Я готовлю как надо, Лаудина, — сказала мама, беря в руки стакан с черными и розовыми полосками.

— Вы тут в горах ничего не смыслите в приправах! Правда, дядя Карла? Вам лишь бы набить брюхо. Все блюда на один вкус, то есть вкуса, считай, нет.

Мама хлопнула дверцей шкафчика, бутылки, спрятанные перед приездом бабушки, вразнобой задребезжали.

— Пусть сын порадуется, небось истосковался по остренькому, в старом добром Техасе знают толк в еде.

Поковырявшись в картофельном салате, она бухнула туда горчицы и быстро-быстро размешала. Салат стал темно-желтым.

— Дядя Карла, еще пару картофелин, очень густой цвет.

Карла молча стал чистить вареную картофелину. Глянув на меня, шутливо скосил глаза.

— В тебе и так полно этого густого, Лаудина, на «г» начинается… — Мама налила себе чаю, не забыв плеснуть туда своего успокоительного, и отчалила в гостиную. Бабушка, злобно стиснув губы, выскочила за ней следом.

Я тоже хотела уйти, но тут Карла косо усмехнулся (пол-лица сразу заморщинилось) и спросил:

— Хочешь попробовать мой личный соус для барбекю?

Я притормозила, хотя мне очень хотелось посмотреть на сражение мамы и бабушки, которые вели себя, как те две кошки, которые не могут улежаться в одном мешке. Пословица попала в самую точку.

Карла дал мне полную ложку, я облизнулась.

— Ну что, вкусно?

Я, улыбнувшись, кивнула и бегом помчалась в гостиную.

— …так ревновать к Мусе-Бусе, Кэти Айвин, — говорила в этот момент бабушка.

— Муся-Буся? Господи, это кто ж такая?

Бабушка величаво расправила плечи.

— Муся-Буся это я, бабуся, так и знай.

Мама сделала резкий выдох.

— Я знаю одно. Ты — Лаудина, вот так и знаю. «Зиппо» чирк, и опа.

— До чего же настырная… — Бабушка фыркнула. — Не понимаю, почему мой сын до сих пор терпит такую грубиянку?