Над горой играет свет

Там было удивительно спокойно, я стояла под плакучей ивой и смотрела на лошадей, слушала, как они фыркают и хрустят травкой. Ветки ивы нависали, как занавес, мне казалось, что я прячусь в тайном убежище, отгороженном от всего мира. Ветер шевелил ветки и мои волосы, сплетал их вместе, я была частью ивы, а она частью меня. Воздух чистый и легкий, не то что в Луизиане, где постоянно пахло испарениями влажной земли. Я опустилась на корточки и прислонилась спиной к стволу, закрыла глаза.

Мне снилось, что я еду верхом на той прелестной рыже-белой лошадке. Ее грива развевается на ветру, и моя тоже. Я увидела маму, стоявшую на гребне горы, она что-то мне кричит, широко открыв рот, но ветер относит ее слова в сторону. Я галопом устремляюсь к ней, сильно пришпоривая лошадь. Мама манит меня рукой, ее черными волосами играет ветер, а потом она отступает назад и исчезает. Я громко ее зову и… просыпаюсь, потому что рыже-белая лошадка меня обнюхивает.

Я торчала возле лошадей до тех пор, пока тетя Билли не крикнула, что ужин готов.

За столом почти не разговаривали, и это вполне меня устраивало. Все мои мысли были об одном: что я скажу маме и что скажет мне она? Даже дядя Иона не болтал, они с Энди едва притронулись к еде, только размазали все по тарелке. Ну а мы с тетей Билли подкрепились плотно, видимо, подспудно понимали, что для мытья горы посуды требуются силы, это же наша женская доля.

Когда кухня была приведена в порядок, мы все забрались в «шевроле» и отправились в больницу. Мы с Энди сидели сзади. Я сжимала его руку, и Энди ее не вырывал. Когда въехали в город, я стала вспоминать, все ли тут как раньше или что-то изменилось, но так и не поняла.

Припарковав у больницы машину, дядя посмотрел на нас в зеркало заднего обзора:

— Все, ребятки, приехали.

Я увидела в зеркале свою фальшивую, будто приклеенную улыбку.

Энди изучал собственные коленки.

Надо было выяснить то, что давно не давало мне покоя, то, что я подслушала в разговоре папы и Ребекки. От меня же вечно что-нибудь скрывали, хотя мне необходимо было знать. И я решилась:

— А он с мамой, наш братик? Или сестренка?

Дядя Иона резко обернулся:

— Кто-кто?

— Ребенок, которого мама родила от Харольда.

Дядя покосился на тетю Билли, не отпуская ручку на дверце, которую собирался отворить.

— Никакого ребенка не было, — призналась тетя, — мама нарочно это придумала, чтобы удержать Харольда. Но вышло все не так, как она хотела.

Дядя Иона погладил левой рукой рулевое колесо.

— Вышла одна беда. Убежал, бросил ее. — Дядя с силой потер щеку. — Даже когда она призналась, что наговорила про ребенка, дружок ее все равно дал стрекача.

Я представила, как мама пьет прямо из горлышка и заливается слезами, оплакивая беглого Харольда.

— Дрянной он был человек, — заметила тетя.

— Тосковала она о вас, ребятки, ой как тосковала, — сказал дядя. — И за Харольда хотела выйти для того, чтобы снова вас всех забрать.

— Ну коне-е-ечно, — протянул Энди.

— Поди разберись, чего ей было нужно, — тетя Билли удрученно покачала головой, — ее то в одну сторону несет, то в другую. Нрав у Кэти переменчивый, будто ветер.

Дядя Иона распахнул дверцу, но вылезать не стал.

Энди, стиснув кулаки, процедил сквозь зубы:

— Да точно он был, ребенок, только она его угробила, чтобы этот ее волосатый хорек Ха-ха-харольд не слинял.

У меня бешено застучало сердце, замерло, снова застучало.

— Энди, не смей так говорить, — сказала тетя Билли.

Энди отвернулся и стал смотреть в окно.

Дядя, натужно дыша, будто у него в горле застрял целый бык, просипел:

— Ваша мама была славной девчушкой. — Он сглотнул и продолжил: — Мы ведь и сами тоже… мы все рановато ушли от нашей матери, от твоей бабушки Фейт, не чаяли, как сбежать от папаши. Руби, бедняжка, вся в него была, скандалила, выпивала. А ваша мама… она просто не любила домашних хлопот, вот и стала попивать, со скуки. Хорошо, мне повезло, нашел свою единственную. — Он ласково сжал плечо тети Билли. — Дядя Хэнк даже не знает, что его сестры попали в аварию. Давно по лесам прячется, после того, как папаня наш избил его до крови, с тех пор мы Хэнка и не видели. А младший наш, Бен, тот вообще ничего не соображал, несчастный парень. Каждый на свой лад, мы все друг за дружкой уходили, оставили горемычную нашу маму на растерзание зверюге папаше. — Плечи дяди Ионы поникли. — А надо всегда сначала покумекать, понять, что к чему, вот и все.

Я смотрела на Энди, а он не сводил глаз с дяди Ионы.

Тетя Билли обернулась:

— Ваш дед был злобным гнусным старикашкой, выродок, одним словом. А мой Иона сама доброта. Он терпеть не мог папашиных фокусов. — Она вскинула подбородок. — Потому и ушел из дому, а теперь вот изводит себя. Хотя ни в чем его вины нет.

Дядя Иона откашлялся и сказал:

— Да, ребятки, жизнь иногда подкидывает нам серьезные испытания. Так уж устроен мир, таким он был от века. Ваша мама не всегда делала то, что следовало бы, но она всегда вас любила, это я знаю точно. — Он стал вылезать из машины. — Идемте, а то скоро уже перестанут пускать.