Над горой играет свет

Часто приезжали дядя Иона с тетей Билли. Мне нравилось смотреть на их улыбки и на то, как легко они справлялись с любыми хозяйственными недоразумениями. Тетя Билли и миссис Мендель сразу подружились, бродили по садику, обсуждая тонкости взращивания овощей и цветов. Мы щелкали друг дружку моим аппаратом. Дядя Иона пообещал отдать пленки в проявку.

Однажды вечером мы все уселись на ступеньках крыльца, потягивая лимонад. Было уже прохладно. Мама, как обычно, была у себя в спальне.

Миссис Мендель стала расспрашивать про Мику и Энди.

Я рассказала про рисунки Мики, какие они классные, про выходки бесшабашного чертенка Энди, про Бобби, который так полюбил бейсбол, что даже спать ложится с битой. Рассказала про Ребекку, как ее изводила вечно всем недовольная мамаша и какая хорошая сама Ребекка. Рассказала про Луизиану, какая она неодолимо зеленая, влажная, словно губка, жаркая. Про бородатые, обросшие испанским мхом деревья, про облачно-белых цапель, сказочно прекрасных, только голоса у них совсем не сказочные, дребезжат как у лягушек. И про мисс Дарлу, какая она провидица, и про ее забавную моську, названную в честь мировой кинозвезды. И про футбольные вечеринки у Кэмпинеллов.

Миссис Мендель и тетя Билли слушали все это с такой счастливой улыбкой, будто их угостили огромным куском необыкновенно вкусного пирога.

— Надо бы всем нам как-нибудь туда съездить, — сказала тетя Билли.

Я поняла, что все может сложиться не так уж плохо.

Но однажды днем ветер нагнал набухшие грозовые тучи, готовые исторгнуть на землю мощный заряд скопившегося напряжения, и мама вдруг сорвалась, всем наговорила гадостей. Мы все вместе собирали букет из диких цветов. Мама высунула голову из окна и проорала миссис Мендель, что ей пора заняться собственными делами. Миссис уставилась на нее круглыми глазами, открывшийся от неожиданности рот тоже округлился. Тетя Билли придушенно охнула, дядя Иона резко выпрямился и посмотрел на маму.

А у нее еще много чего набралось.

— Обо мне дочь заботится, для того и приехала, и о доме. Какого черта вы все тут толчетесь, а? Посмотрите на нее, большая уже совсем. И красавица какая, видите? Красивее, чем ее мама, да?

Тут вмешалась тетя Билли:

— Послушай, Кэти! Надеюсь, ты испытываешь благодарность к своей дочери? За то, что она делает?

— Билландра Сью, не тебе говорить о том, что я должна испытывать. Ты не знаешь, что такое страдание.

— Свою долю страдания я получила, но тебя это не касается.

— Ой-ой-ой, она получила… Мой брат носится с тобой как с королевой. Моя дочь смотрит на тебя так, будто любит тебя больше собственной матери.

Мама потерла плешку на голове, выстриженную больничной медсестрой, впрочем, волосы там уже немного отросли.

— Но своих-то детей у тебя нет. Вот и приходится брать напрокат у других. Это и вас касается, миссис Мендель. Обе вы бесплодные, а вообразили, что все знаете про детей.

Я в полном оцепенении смотрела на маму, чувствуя, как щеки и шею заливает жар.

Прижав руку к губам, чтобы не разрыдаться, миссис Мендель побежала к своему дому. Тетя Билли бросилась за ней, крича:

— Постойте! Нельзя ей потакать, чтобы больше не смела так разговаривать!

— Уймись наконец, сестра, — сказал дядя Иона, — миссис Мендель и Билли всегда тут, всегда готовы тебе помочь. А ты такое им говоришь?

Мама, тряхнув волосами, отошла от окна.

После этой истории тетя Билли стала появляться у нас гораздо реже, и миссис Мендель. Дядя Иона по-прежнему привозил продукты, проверял, все ли у нас в порядке, мамины колкости в свой адрес выслушивал с негодованием и грустью.

Мои раны растравляли и письма Джейд. Она подробно описывала своего нового приятеля, у них безумная любовь и ненасытные поцелуи.

Энди-и-Бобби прислали письма в одном конверте, оба требовали (и Энди тоже туда же, чертенок!): «Сейчас же приезжай домой, сестренка». От Ребекки пришла коробка шоколадного печенья собственного изготовления, к печенью прилагалась трогательная записка. Мисс Дарла прислала очередной дневник, на всякий случай, вдруг старый я уже исписала (и мне сразу вспомнилось, что я оставила в Луизиане ее цепочку с кулоном). Эми Кэмпинелл писала, что не успеешь оглянуться, как начнется футбол, и лучше бы мне поторопиться домой. Мика нарисовал меня, с упрямо выпяченными губами. От папы не было ничего.

Боль, неотвязная, настойчивая, тлела внутри, жгла мое сердце.

В новом дневнике я записала все, что не могла никому сказать. Последний абзац был таким:

Когда я в Луизиане, очень сильно скучаю по своей горе. Когда я там, горюю о Западной Вирджинии. А когда я здесь, очень скучаю по своим. Вот такая я, Вирджиния Кейт. Сумасшедшая дура.