Над горой играет свет

— В тебе и так полно этого густого, Лаудина, на «г» начинается… — Мама налила себе чаю, не забыв плеснуть туда своего успокоительного, и отчалила в гостиную. Бабушка, злобно стиснув губы, выскочила за ней следом.

Я тоже хотела уйти, но тут Карла косо усмехнулся (пол-лица сразу заморщинилось) и спросил:

— Хочешь попробовать мой личный соус для барбекю?

Я притормозила, хотя мне очень хотелось посмотреть на сражение мамы и бабушки, которые вели себя, как те две кошки, которые не могут улежаться в одном мешке. Пословица попала в самую точку.

Карла дал мне полную ложку, я облизнулась.

— Ну что, вкусно?

Я, улыбнувшись, кивнула и бегом помчалась в гостиную.

— …так ревновать к Мусе-Бусе, Кэти Айвин, — говорила в этот момент бабушка.

— Муся-Буся? Господи, это кто ж такая?

Бабушка величаво расправила плечи.

— Муся-Буся это я, бабуся, так и знай.

Мама сделала резкий выдох.

— Я знаю одно. Ты — Лаудина, вот так и знаю. «Зиппо» чирк, и опа.

— До чего же настырная… — Бабушка фыркнула. — Не понимаю, почему мой сын до сих пор терпит такую грубиянку?

Мама задрала повыше подол, чтобы еще больше разозлить Мусю-Бусю (по старинке — бабушку Лаудину), и заботливо напомнила:

— У тебя лук подгорит, Муся-Сюся.

— Дядя Карла этого не допустит. — Бабушка грузно плюхнулась на диван и одернула мамин подол. — Теперь ясно, отчего у мальчика изможденный вид. Где уж тут думать про еду.

У мамы отвисла челюсть, но уголки рта все равно были улыбчиво приподняты, они никогда не опускались, даже в минуты отчаяния.

— Вирджиния Кейт, — она обернулась ко мне, — скажи своему папе и братьям, чтобы шли ужинать, бегом.

Я еле плелась, любопытно же было, чем завершится схватка. Я даже развернулась, в надежде увидеть исход. Но мама смерила меня таким взглядом, что я мигом шмыгнула к черному ходу.

Папа качал Энди на качелях, брат то вскидывал, то поджимал ножки-палочки, чтобы взлетать все выше. Мика рисовал, прислонившись спиной к стволу клена. Какие же они были замечательные, я не могла наглядеться. Но пришлось нарушить эту идиллию. Я крикнула:

— Идите ужинать! И что я вам скажу… бабушка Лаудина теперь не Лаудина, а Муся-Буся.

За ужином Муся-Буся демонстративно причмокивала от блаженства, это была умора.

— Муся-Гуся, а почему ты такая толстая? — вдруг деловито поинтересовался Энди.

Мама, конечно, расхохоталась, и потом еще несколько раз украдкой прыскала в кулак.

В день отбытия Муси-Буси Карла приготовил грандиозный завтрак. Было очень интересно наблюдать за его действиями, к тому же Карла не ругался и не задавал дурацких вопросов.

— Вот, испек для тебя одну штуку побольше и сахарку добавил. — Он улыбнулся, на щеке заиграли морщины. Протягивая мне пышный белый кругляш, сказал: — Ешь, пока не затвердело, это самое вкусное.

Печенье не хрустело, зато было сладким.

— Ты тихий ребенок, редкая удача. — Карла потрепал меня по волосам. — Не люблю, когда орут.

Вошла Муся-Буся. Глянув на разложенные продукты, покачала увенчанной париком головой:

— Поразительно, моя невестка не ест бекон, не ест жареную свинину, вообще не ест свинину. Разве это нормально? В Техасе она бы просто не выжила, будьте уверены.

— Это она из-за Лепестка, — стала объяснять я.

Но бабушка не собиралась слушать мой рассказ о том, как съели маминого любимого поросеночка.

— Абсолю-ю-ютно ненормально, — сама себе ответила Муся-Буся, ни о чем больше не спросив.

После завтрака Муся-Буся, Всемогущая Королева, торжественно внесла в гостиную два бумажных пакета, прижимая их груди, голова ее была гордо откинута и чуть повернута влево, будто под тяжестью короны. Оба пакета, большой коричневый и маленький белый (прикрытый туалетной бумагой), бабушка поставила на кофейный столик, а сама, крякнув, опустилась на диван. Мама тут же отодвинулась.

Муся-Буся вытащила из коричневого пакета набор кисточек и палитру, вручила Мике.

— Когда-нибудь ты нарисуешь портрет своей Муси-Буси и повесишь на самом видном месте, и будете каждый день меня вспоминать.

— Спасибо, бабушка Мумуся, — сказал Мика.

Для Энди она припасла игрушечного кролика с глазами-пуговками, розовым носом и пушистыми бакенбардами.

— Чудный зверик, верно? А бабушка у тебя совсем не толстая, она здоровенькая.

— Пасиба, Муся-Гуся, — сказал Энди, крепко обняв мягкого пухлого кролика.

Теперь была очередь папы.

— А это для моего сына. Надеюсь, ты все же приедешь когда-нибудь домой, к своим близким.

Папа открыл коробочку, увидев запонки в форме карты Техаса, прокомментировал:

— «Та страна безвестная, откуда никогда никто не возвращался»[6].

Мама прыснула прямо в стакан со своим «успокоительным чаем».

Мне был подарен кошелек, с монеткой в двадцать пять центов. Я погладила мягкую кожу:

— Спасибо, Муся-Буся.

— Кожа самая натуральная, это Техас, дорогая моя Вирджиния Лаудина Кейт.

Мама вспыхнула:

— Может, хватит называть ее Лаудиной?

В ответ Муся-Буся протянула ей белый пакет:

— Женщине, которая оторвала моего сына от его близких. Но я ее прощаю.

Карла вышел из комнаты.

— Какое счастье. Я прощена. Сердце мое сейчас выпрыгнет из груди.