Над горой играет свет

— Тоже мне Грегори Пек! Кто же это так тебя называл?

— Да все встречные девицы, везде, куда меня ни заносило.

— Ха! Это они, чтоб ты заткнулся, не молол чушь про невероятно полезные кукурузные хлопья.

— А тебе лишь бы наперекор сказать.

— Бить иль не бить, такой назрел вопрос.

— Слезай, Кэти, сломаешь стол.

— Та-а-ак… по-твоему, я жирная корова?

— По-моему, тебе пора повзрослеть, веди себя как женщина, ты уже не девочка.

И тут вдруг пауза, как затишье перед грозой, когда прячутся все птицы, а деревья замирают в ожидании атаки ветра. И дальше — бабах! — грянул бряк и звон, и чуть погодя — снова. Я открыла дверь, чтобы было слышнее. Я всегда во все лезла, но не скажу, что это шло мне на пользу.

— Чокнулась, что ли? — Мика схватил в охапку Энди и юркнул в шкаф. — Жми сюда к нам.

Я не послушалась Мику. Я осторожно прокралась в гостиную, в этот момент по воздуху летела тарелка, непонятно почему не попавшая в папу. За ней пронеслись чашка и блюдце, тарелка из свадебного сервиза и даже любимая наша ваза для фруктов, из резного стекла. Ноги мои будто приросли к полу, я смотрела, как папа уворачивается от снарядов. Он крикнул:

— Хватит, прекрати!

В ответ мама разразилась потоком слов, и тех, что часто звучали раньше, и новых, незнакомых, все вперемешку, в какой-то момент она прорычала:

— Заткнись, ублюдок, сучий выродок, и ваще… мистер «смешные цены за все»! Щас за все и получишь!

Схватив пустую бутылку, она швырнула ее со всей силы, бутылка пролетела в миллиметре от моей головы. Я вскрикнула, и мама меня увидела, а потом заорала еще громче:

— Ч-черт! Брысь… брысь в свою комнату… пока я тебе не заеха… ваще… лучше не суйся… Бры-ы-ысь!

Я дунула прочь и нырнула в шкаф, к братьям. Энди всхлипывал. Мика метнул в стену оба своих ботинка. Но ругань не прекращалась, и в какой-то момент я словно бы отключилась. Свет из дырочки для ключа резал глаза, я зажмурилась и мысленно стала взбираться на гору, а она становилась все выше и выше, и вот я уже там, где, наверное, Господь Бог, Муся-Буся говорила, что Он живет очень высоко. Я ехала верхом на Фионадале, нас обступили облака, а волосы мои развевались над головой под напором ветра. А вокруг, куда ни глянь, зеленые дикие просторы и покой, даже птицы примолкли. Чистый воздух, и где-то слабый гул грозы, далеко-далеко, еле слышный рокот…

Очнулась я, когда за окнами послышался хруст гравия под шинами.

— И можешь не возвращаться, никому ты тут не нужен! — крикнула мама.

Раздались глухие удары, и потом с грохотом хлопнула мамина дверь.

Мика вслух медленно сосчитал до десяти, и еще раз, после этого мы выбрались из шкафа. Мика на цыпочках вышел из комнаты, на разведку. Я осталась с Энди, держала его за руку. Вернувшись, Мика доложил:

— Мама сказала, что хочет полежать в ванне и заодно выпить чашечку кофе.

Мы услышали, как мама прошла в кухню, чтобы вскипятить воды для кофе. Свой гранулированный «Максвелл хаус» она заваривала очень долго, так как после выпивки плохо соображала.

— Она, что ли, совсем пьяная? — шепотом спросила я.

— Непонятно, — ответил Мика, тоже шепотом.

И вот наконец мама захлопнула дверь ванной комнаты, но мы ждали, когда скрипнет кран над ванной. Потом послышалось неуверенное шарканье, это мама отошла от ванны, чтобы взять мочалку, полотенце и мыло «Дав», которое она хранила отдельно, только для себя. Снова раздался скрип крана. Мы знали, что кран проскрипит трижды, когда мама будет подливать горячую воду. А после того, как мама вытащит втулку, чтобы слить воду, она насухо вытрется полотенцем, нанесет на кожу косметическое молочко, попудрится. Горячая ванна. Коронное мамино средство «вдогон-поддавону-с-прибабахом». А иначе — сразу в постель с головной болью.

Мы выходим, шастаем по всему дому, взгляды наши так и скачут туда-сюда, как лягушата. Кругом осколки стекла, в холле пустая бутылка, и еще полупустая под кофейным столиком, входная дверь — настежь. Я подхожу к двери и вижу на ступеньках крыльца миссис Мендель, с фонариком.

— Как вы тут, детки? Все нормально?

Она смотрела на меня так, будто я сирота, которую выставили из дома. Я, молча кивнув, закрыла дверь.

В кухонной раковине прямо на вываленную запеканку была брошена кастрюля и все остальное, тарелки, вилки, ножи. Я достала посуду и попыталась вытащить запеканку, пусть мама и папа поедят ее потом, но она, проклятая, расползается. В общем, романтический ужин пошел насмарку. Мы с Микой начинаем прибираться, Энди посреди этого разгрома надрывается от плача, вцепившись в плюшевого зверя, которого я называла Тигром Траляляем.

Мика поставил на плиту чайник. Я приготовила для мамы ее любимый двойной сэндвич, один ломтик хлеба с ореховым маслом, поверх него ломтик со сливочным. Завернула сэндвич в чистую салфетку, положила на поднос, на который поставила еще стакан с молоком. Для папы тоже двойной, один ломтик с ореховым маслом, второй намазала остатками бабушкиного яблочного повидла. Далее в салфетку и на поднос, рядом с маминым сэндвичем, и второй стакан молока.

— Молоко может скиснуть, — сказал Мика.

— Не-а.