Над кем не властно время (СИ)

Максим встал. От жары его немного разморило. Стало клонить в сон. Он решил поехать домой и поспать хотя бы часок, а лучше - побольше. Предстояла бессонная ночь в Петровском Пассаже в обществе Левки Маргулиса и его двоюродного брата Виталика.

Когда он поднимался по лестнице в вестибюль "Измайловской", вдруг вспомнилось название тбилисской станции. "Дидубе". Это сочетание слогов показалось Максиму очень неожиданным. Ему бы самому не пришло в голову так расположить их друг за другом. Ди-Ду-Бе. Гм...

Раньше Максим не замечал в себе интереса к звукам слов. Правил русской грамматики запомнить он не мог, хотя говорил грамотно. Английский, к вящему стыду матери, преподававшей его в московском железнодорожном вузе, Максиму не давался совсем. Но теперь, заполучив каким-то неведомым образом память о чужом - или своем? - детстве, он догадывался, что должен понимать языки, на которых говорил мальчик Али. А Али свободно говорил на двух языках. С матерью - на кастильском, то есть по сути - на испанском. Со всеми же остальными, включая и деда, мальчик разговаривал по-арабски. Кроме того, он неплохо читал на древнееврейском и латыни. Этим языкам учил его дед, торговец книг и тайный последователь учения суфиев, не видевший разницы между мудростью христиан, мусульман и иудеев, если речь шла о признании Божественного присутствия во всем творении, в каждой былинке, в каждом вздохе.

Максим сел с правой стороны по ходу поезда, и мимо него вновь поплыла успокаивающая всеми оттенками зеленого цвета громада Измайловского парка. Затем поезд нырнул в туннель, включились лампы, сдержанный, как пристало уважающим себя электричкам, перестук колес сменился на оглушительный подземный грохот, которого не устыдился бы сам Минотавр. В окнах теперь мелькали темные рельефные стены.

Догадка о том, что он понимает языки, никогда прежде им не знаемые и не изучаемые, не в первый раз пришла в голову Максиму, но он до сих пор просто боялся ее проверить. Очень уж она была неправдоподобна. Максима в равной степени страшили обе возможности: и разубедиться, и утвердиться в ней.

Впрочем, произнес же он тогда, у Левки, фразу на испанском. Произнес, полностью понимая ее смысл. Разве это одно уже не было доказательством знания языка, который Максим прежде не знал и никогда не изучал?

Максим поежился, хотя в вагоне метро было душно и жарко.

Да, он мог легко строить фразы на языке, который звучал как испанский и казался таковым. Но что если это лишь его фантазия, основанная на внешнем сходстве? Что если слова, приходящие ему на ум, в действительности лишены смысла?

Необходимо было просто взять какую-нибудь книгу. Например, зайти в магазин на проспекте Калинина, где продаются книги и периодические издания на иностранных языках, взять что-нибудь в руки и полистать. И убедиться, что язык, на котором написана какая-нибудь кубинская газета, совпадает с тем, на котором говорил мальчик Али. Или убедиться в обратном.

Можно было также включить радио и начать крутить колесико, переходя от одной станции к другой, пока не раздастся речь на испанском. Или на арабском. Или даже на иврите.

Нет, Максим определенно еще не был готов к такому испытанию. Если он действительно знал эти языки, то в его мире надо было освободить место для признания чудес.

Изрядное место. Особенно если учесть семейную тайну, которую дед-книготорговец Ибрагим открыл Али, когда тому было двенадцать лет. Тут уж речь шла о чудесах даже еще более поразительных, чем внезапно пробудившееся знание иностранных языков. О том, что в каждом человеке дремлет способность воздействовать на явь одним лишь усилием мысли, изменяя уже свершившиеся события. Что существуют упражнения, направленные на раскрытие этого дара. Что некоторые рождаются орбинавтами, то есть людьми, умеющими менять явь силой ума, и им даже нет нужды выполнять эти упражнения. Что само слово "орбинавты" означает путешественников среди миров, ибо, меняя ход событий, они стирают один виток яви, давая ход новому, тем самым перемещаясь из одного варианта мира в другой.

И еще дед Ибрагим показал мальчику Али тщательно оберегаемую в их семье в течение множества поколений древнюю рукопись, составленную во времена римского императора Аврелиана, в конце третьего века нашей эры. В ней все это и рассказывалось. Рукопись была зашифрованной. Если не считать небольшого фрагмента, покрытого совершенно бессмысленной абракадаброй на латинице, она была записана буквами еврейского алфавита. Но подлинным ее языком была латынь. Часть рукописи уже разобрали предки Ибрагима и он сам. Остальное предстояло расшифровать Али. В семье этот манускрипт называли "Свет в оазисе", поскольку так можно было прочесть - с поправкой на неправильно записанный звук "т" - его первые слова, если бы он действительно был составлен на еврейском языке. Но на самом деле эти буквы следовало читать на латыни, и тогда получалось первое слово текста: "orbinauta", орбинавт, странствующий среди миров.