Над кем не властно время (СИ)

- Извини, - сказал он. - Я действительно скрыл свой возраст, потому что иначе ты бы не стала со мной встречаться.

- Ладно уж, поняла это и без тебя, - с притворной сварливостью ответила Инга. - Скажи мне только, откуда у тебя в шестнадцать лет столько опыта и знаний? Ты определенно что-то скрываешь, акселерат!

Максим почувствовал, что он прощен, и даже более того - что его акции в глазах повеселевшей Инги непостижимым образом выросли. Вскоре он убедился в этом, когда женщина, прижавшись к нему, кошачьим шепотом сообщила, что им пора, как она выразилась, "в койку".

На средневековых булыжных мостовых подходящей койки не нашлось, и они еще долго гуляли, пока не загудели ноги даже у спортивной Инги, не говоря уже о ее спутнике. Когда наконец добрались до ее дома, Инга начала приставать к Максиму еще до того, как они вышли из лифта. Она ластилась, к нему, целуя и шепча:

- Отчего же ты такой взрослый и опытный? Где научился так ублажать женщину? Вычитал об этом у флорентийских мастеров? А я всегда думала, что они любили только мальчиков.

Уже в постели, после утех, утомившись и отдыхая, они долго лежали в обнимку, и Алонсо вспоминал долгие часы, которые проводил с Консуэло в ее алькове под боковой лестницей в доме на Предмостной площади. Инга тоже была умна и очаровательна. Только не играла на лютне и не пела на старокастильском. Зато стреляла и плавала лучше многих мужчин.

- Послушай, - заговорила вдруг Инга. - Я сейчас вспомнила, что в то лето, когда я утирала тебе сопли, в вашей московской компании была еще и девочка. Кажется, на год старше тебя? Верно?

Максим вылез из постели, натянул, поеживаясь от холода, штаны, надел свитер поверх майки, залез с босыми ногами в кресло и стал рассказывать о Зое. О том, какой она была талантливой девочкой, как замечательно играла Бетховена, какой выросла красавицей, как страдала от неразделенной любви неизвестно к кому и как неожиданно погибла под колесами пригородной электрички.

Какое-то время Инга молчала, находясь под впечатлением услышанного. Затем в ней пробудился профессиональный инстинкт.

- Милиция не начала расследования? - поинтересовалась она. - Мало ли что! А вдруг это не несчастный случай, и не самоубийство, а, скажем?...

Она не договорила.

Максим пожал плечами.

- Не знаю.

- Ты не обращался в милицию? - удивилась Инга.

- Разве они станут отвечать на вопросы школьника? - удивился в свою очередь Максим.

- Ах, ну да, я и забыла, что имею дело не со взрослым мужчиной. Ну хорошо, школьнику они не скажут. А журналисту скажут?!

Было видно, как Ингой овладевает боевой настрой.

- Я непременно свяжусь с вашими московскими пинкертонами, - пообещала она. - И пусть попробуют только отмалчиваться.

Максим попросил ее позвонить и рассказать, если удастся узнать что-нибудь о неизвестных обстоятельствах гибели Зои.

- Само собой, - откликнулась Инга.

Ночью Максим долго не мог заснуть. Дрожащий свет уличного фонаря, проникавший сквозь стекло окна и тюлевую занавеску, падал на лицо спящей Инги. Максим долго смотрел на нее, понимая, что заканчивается еще один период в его - теперь уже очень длинной, с учетом предыстории Алонсо - жизни. Почему-то вспомнилась Рената, его дочка.

Детская находилась на галерее второго этажа их особняка возле Виа дель Корсо, в котором несколько лет спустя Даво Алькальде открыл одну из первых в Италии общедоступных библиотек. Алонсо часто укладывал Ренату спать, рассказывая ей разные истории из тех, что ему самому рассказывала Сеферина, когда он был ребенком. О заколдованных принцах, о волшебных лампах, о мореходах и купцах, о джинах и великанах. Сказки Шехерезады, которые сегодня знает каждый ребенок.

Каждый ребенок...

Алонсо, не отрывая глаз от расслабленного, спокойного лица спящей Инги, увидел в ней ребенка, девочку, которая все еще жила в ней. Похожей на ту Ренату, что с жадностью выслушивала перед сном волшебные истории, держа отца за руку.

Перед внутренним взором возникла целая вереница женских лиц и фигур. Те, кого знал Максим. Те, кого знал Алонсо. Те, кого ни один из них не знал, но видел и случайно запомнил.

Старые и молодые, веселые и озлобленные, худые и толстые, хорошо сложенные и нескладные, всегда страдающие из-за своих реальных и воображаемых недостатков. И за этой их внешностью Алонсо видел маленьких девочек, которые с годами просто сделались крупнее, красивее или уродливее, счастливее или несчастнее, стали озлобленными, жестокими, лишились надежды, обрели новую нежность, сохранили наивность, сделались корыстными, преданными, нахрапистыми, робкими, обросли новыми качествами или утратили прежние. Перестали казаться маленькими девочками, но на самом деле остались ими до самого конца. Вроде Ренаты, которая выросла бы и состарилась, сложись ее судьба иначе.