Над Кубанью. Книга первая

— Батя, брось насмехаться, — смущался Миша, — лучше вот деньги прибери призовые да платочки.

Миша вывалил на стол груду мятых платков и мелочь.

— Ого, как у попа-батюшки после поминальной субботы, — удивился отец, — а это что? Чей же ты кисет подхватил? Это не тебе шитый. Какого-сь казачка обидел? Вот тебе и сын! А? Хорош сын? — Семен похлопал его по спине. — Гляди, в генералы продерется?

— Генералам в такое время не дюже светит, — ухмыльнулся Мефодий, — нехай уж лучше в урядниках казакует.

— Да, видать, скоро генералы отэполетются… — согласился Семен, разглаживая на коленях платки и аккуратно складывая вчетверо. — Надо их матери отдать, в стирку, ишь как ты их замусолил.

Возвратилась мать с флакончиком йода, заткнутым ветхой разрыхленной пробкой, и с полосками тряпочки, висевшими у нее на руках.

— Обыскалась. И там и сям, а он стоит на печурке. Я и забыла, телушка-то ухо об колючий дрот порвала, а я заливала ей йодом от заразы. Разве все вспомнишь? Ну-ка, подойди, сынок!

Она бережно принялась за перевязку. Кто-то поцарапался в дверь.

— Сенька! — обрадованно воскликнул Миша. — Он всегда так. Заходи, Сеня. Мама, кончай. Да не обрезай концы, я их пообкусываю.

Сенька был в ситцевой коротенькой рубашонке и рабочих штанах, застегнутых на одну медную пуговицу с двуглавым орлом. На ногах надеты шерстяные крашеные носки и чувяки на сырцовой подошве. Поздоровавшись со всеми за руку, он чинно присел на табуретку, держа в руках полстяную шляпу.

— Ну, что же, гостем будешь, Семен Мостовой, — пригласил Карагодин.

— А это чьи? — указывая на неизвестных ему людей, по-обычному, серьезно спросил Семен.

— Закубанские, дружки мои, Мефодий Цедилок…

— Друшляк, а не Цедилок, — укорил Мефодий. — Друшляк, значит, и Тожиев Махмуд.

— Чечен? — просто спросил Семен.

— Не чечен, а черкес, — поправил Мефодий.

— Все равно, — снисходительно улыбнувшись уголками губ, сказал Сенька, — все азияты, все в какого-сь аллумуллу верють.

— Отец писал? — спросил Карагодин, переводя разговор с неприятной для Махмуда темы.

— Давно писал. Да и то не по поште. Павло письмо привез.

— А новости знаешь?

— Какие? — сразу встрепенулся Сенька. — Поранили?

— Нет, — успокоил Карагодин, — отличился твой батько. Коня ему выдали, во Второй жилейский полк перевели, вторым Георгием наградили.

— Батя такой. Он никому не уважит, — сказал мальчик. — Ну, Мишка, пойдем.

— Куда ты его тянешь? Дома посидите, повечеряете, — вмешалась Елизавета Гавриловна.

Сенька поднялся, потянул приятеля за рукав.

— Дедушка Харистов просил… чтоб пришли… Вечеря у него тоже будет…

— Когда просил? — оживился Миша.

— Павла нашего встревал на улице, передавал. Чтоб обязательно, без обману приходил.

— Мама, батя, можно? — живо попросился Миша.

— Да как же так, — забеспокоилась мать, — или у нас дома хлеб не такой, а?

— Дедушка сегодня рассказывать будет. Можно, батя?

— Что могу против сказать, — улыбнулся отец, — какое же полное право я имею уряднику указывать? Идите уж…

Дедушка Харистов встретил их на улице и, полуобняв, повел в хату. Крылечко было чисто вымыто, коридорчик выстлан половиками, печь в кухне побелили. Да и не случалось замечать ребятам, чтобы когда-либо загрязнялся домик Харистовых. Следила за всем бабушка Акулина Самойловна, которая славилась на всю станицу своей деловитостью, добротой и честностью.