Над Кубанью. Книга третья

Полк с большим трудом пробрался по привокзальному району. Сотни подвод стиснулись на улицах, на тротуарах. Вперемежку с подводами — беженцы с узлами, сундуками, самоварами. Говорили, то разные летучие и анархистские отряды с оружием осаждали поезда, но пути были настолько забиты, что поезда не могли уже маневрировать.

На Садовой улице стояла спешенная конница, расположившись под корончатыми ясенями и кленами. Магазины и подъезды были закрыты и так же глухи, как окна, выходившие на улицу. Казалось, что гражданское население покинуло город. Такое положение не нравилось Сеньке. Он привык воевать веселее, при общей поддержке тех, кого ему приходилось защищать.

— В Катеринодаре было куда лучше, — сказал он: — сколько кадет снаряду ни клал, никто не ховался.

— По улицам народ ходил? — недоверчиво спросил Миша.

— Ходил. Не война была, а какое-сь воскресенье.

— А когда же мы начнем?

— Когда скажут. Наше дело маленькое. По всему видать, конных приберегают. Пока на пехоте отыгрываются.

— Пехота всегда пешка, — сказал Огийченко, расстегивая бешмет, и вздохнул: — Нет воздуха, от домов жар. Вот так потели в Жирардове, в Тарнополе, в Варшаве.

— Не любитель и я за города воевать, — вмешался Писаренко.

Из переулка с шумом вылетела батарея. Ездовые круто завернули уносы, и тяжелые колеса затарахтели по камням. Позади ехали всадники прикрытия на отличных, но зацуканных лошадях, украшенных лентами и цветами. За батареей вылился отряд с двумя знаменами и оркестром.

— Здорово, херсонцы! — закричали им с тротуара.

Когда херсонцы прошли, Егор остановил полк. Барташ и Лучка выехали вперед. Примерно через полчаса от Таганрогского проспекта появился запыленный автомобиль. В задке автомобиля — двое вооруженных. Между ними покачивал гофрированным кожухом «шварц-лозе». Автомобиль продвигался с небольшой скоростью, так что Барташ и Лучка, скакавшие по обеим сторонам, могли говорить с человеком, сидевшим рядом с шофером.

— Какое-сь начальство, — сказал Сенька, приподнимаясь в седле, — ишь, на Ефима руками махает.

Шкурка тоже вгляделся — и отвернулся, словно то, что он увидел, не заслуживало его внимания.

— На войне бывает военное начальство, без пиджаков, — вразумительно сказал Огийченко, — в пиджаке не навоюешь.

— То, видать, комиссаров дружок, — сказал Шкурка, — рыбак рыбака видит издалека.

Автомобиль остановился возле них. Поднялся смуглый человек, чуть горбоносый, с быстрыми энергичными глазами и пышной шапкой черных волос, которыми он поминутно встряхивал. Казалось, они ему несколько мешали. Миша заметил небольшой шрам — над левой бровью, черные усики и тонкие решительные губы. Человек быстро сунул руку Мостовому.

— Кубанцы? Очень хорошо, — сказал он с заметным грузинским акцентом. — Направляйте своих молодцов, товарищ Мостовой, к Балабановской роще. Не знаете? Ее легко найти, там сейчас дерутся. Вы человек военный, по шуму найдете. Там встретимся.

Миша услышал, как тот же человек в пиджаке приказал новому отряду пехоты:

— Юзовцы? Район Гвоздильного завода. В окопы.

Пехота прибавила шагу. Миша видел, как автомобиль повернул к отряду кавалерии, праздно расположившемуся на тротуаре в тени деревьев и магазинов. Автомобиль, сигналя, двинулся дальше, а кавалеристы, как бы пристыженные, засуетились, подтянули подпруги и галопом проскакали к Таганрогскому проспекту. Вскоре куцые хвосты лошадей исчезли из виду.

Мостовой приказал расчехлить знамя и рысью тронул полк.

— Куда? — спросил Миша своего приятеля.

— Слыхал же приказ. Шумное место шукать, какую-сь Балабановскую рощу.

— Кого ж это твой батя послушал?

— Орджоникидзе, — сторого ответил Сенька. — Видал, как он всем духу дал?

ГЛАВА VI

«…В дороге мысль настойчиво вертелась вокруг прошлого, настоящего и дней грядущих; нет-нет да и сожмет тоской сердце, инстинкт культуры борется с жаждой мщення побежденному врагу, но разум, ясный и логичный разум, торжествует над несознательным движением сердца. Мы живем в страшные времена озве-ренья, обесценивания жизни. Сердце, молчи, и закаляйся, воля, ибо этими дикими, разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон: «Око за око». А я скажу: «Два ока — за око, все зубы — за зуб». «Поднявший меч…»