Над Кубанью Книга третья

— С непривычки, — важно заявил Миша, — с непривычки всегда так, страшно.

Несколько дымков вспыхнуло над станицей. Дымки рассосались в воздухе. Артиллерия смолкла. Миша вслушался в отчетливую ружейную и пулеметную стрельбу.

— Теперь самое страшное. Сошлись…

— Очень страшно?

— Очень, — серьезно отвечал Миша, — убивают.

Из улицы, в туче пыли, вырвалась конница. Тут были и солдаты на драгунских седлах, и казаки, и горцы. Проскакал командир в сбитой на затылок серой кубанке. Он просигналил клинком.

— Дядько Егор! — обрадованно закричал Миша.

Мостовой подскакал к ним.

— Дай-ка попить, Мишка.

Егор жадно пил из ведра, проливая воду на запыленный летний бешмет. Клинок, висевший на руке, стучал по ведру. Напившись, Егор ладонью отер губы и со стуком бросил шашку в ножны.

— Принеси коню. Только рысью.

— Горячий конь? Не опоим?

— Стоять не придется.

К Мостовому подскакал, по-прежнему могучий и красивый, Шкурка. Он был в атласной изорванной рубахе с подвернутыми рукавами, обнажавшими его мускулистые руки.

— Павла дома нет, — сообщил Шкурка, — в Совете.

— Доньку везут?

— Вот-вот будут. И как это мы ее ушибли. Уж дюже Кубань швидкая, как раз на стремнине. — Шкурка заметил Мишку. — Мишка! Терпишь? Рыба-сула[7]. Сбили парня с панталыку…

Мостовой строго приказал Шкурке:

— Сбор на правленской площади. Оттуда тронем. По домам для рева не разбегаться.

Шкурка взял с места карьером и быстро исчез за церковью.

Из дома выбежали Карагодины. Семен широко расставил руки:

— Егор! На часок ко мне. Поснедать с устатку.

— Некогда, спасибо, — Мостовой нагнулся, поманил его ближе. — Вот что, Лаврентьевич, очень попрошу тебя, пущай у вас Донька моя перебудет.

— Донька! Твоя?

— Жена моя, понял? В такой каше, боюсь, затолкут. На переправе ушибли. Дня через три возвернемся, захвачу. Тогда посвободнее будет.

— Пущай живет. Места чужого не пролежит, харчи пока имеются.

— Спасибо, — поблагодарил Егор.

Подкатила тачанка. На ней, возле пулемета, сидела Донька. Четверик вороных лошадей загорелся от шибкой езды. Кони жадно потянулись к мокрому ведру, которое держал в руках Миша. Пофыркали, коротко заржали. Ездовой, соскочив с козел, осматривал помятые крылья тачанки.

— Ишь ты, покарежило, — сказал он со вздохом, — считай, войну не выдержит. Пропала тачанка. Отец загрызет.

— Коней напоить? — спросил ездового Миша. — Сбегаю, колодезь рядом.

— Зачем их поить — аль их доить? — Ездовой пренебрежительно отмахнулся. — Все едино на войне подохнут. Их вот зараз кадет с пулемета напоит. Чай, сахар и песок.

Он помог сойти Доньке, которая, передав узелок Елизавете Гавриловне, приложилась щекой к шершавой руке Егора.

— Только не надолго.

— Постараемся, — пообещал Егор.

Он, очевидно стесняясь людей, быстро провел ладонью по Донькиной голове, нахмурил выцветшие от ветров и солнца брови.

— Прощай, Доня, — тихо сказал он.

Ездовой повернулся к солдатам, быстро осматривавшим замок пулемета.

— Чтоб не заедало теперь, поняли, шпаки?.. Разгрузились чуток, — обратился он к Егору, — можно трогать, товарищ командир?

— Трогайте.

Ездовой круто завернул лошадей, сбил шапку на затылок и, гикнув, отпустил вожжи. По шпорышу мягко забили быстрые копыта.

Елизавета Гавриловна затуманенными глазами поглядела на Егора.

— Сенька-то где?

— У меня под доглядом. Сейчас Хомутову помогает с третьей сотней. Прощайте.

Донька постояла у ворот, ответно махнула рукой и пошла, прихрамывая, опираясь на Елизавету Гавриловну.

— Бок зашибли, и чего-сь в ноге хрустнуло, Гавриловна.

— Попарим сенной трухой, пройдет, — утешала Елизавета Гавриловна, — абы кость не лопнула.

Полк Мостового, очевидно пополненный из разных частей, проходил мимо, ведя заводных лошадей и вьючные пулеметы. Раненые лежали вповалку на высококолесных бричках.

Миша видел знакомые лица своих бывших соратников, но его не узнавали. Все были заняты, и никто не обращал внимания на мальчишку.

Под усиленной охраной привезли полковые сундуки. За ними, на грузовике, проколыхалось длинноствольное морское орудие. Облупленный ствол у казенной части был перевязан красной полуобгорелой лентой.

На легковом автомобиле подвезли раненого Хомутова. Его сопровождала группа всадников, и среди них — Сенька. Мальчишка с обидным безразличием поздоровался с Мишей и с Петькой.

— Двенадцать ранений, — строго сказал он, указывая плетью на Хомутова, — здорово поковыряли. Почище, чем когда-сь батьку.

Хомутов метался, вырывался из рук державших его бойцов. Он в беспамятстве выкрикивал команды и названия рек, где дрался со своей богатунской дружиной. Рядом с ним сидел Трошка Хомутов.

— Умрет? — тревожно спросил Петька.

Трошка оглядел Петьку сухими глазами, нахмурился.

— Выдужает.

Хомутова увезли. Сенька напоил Баварца, осмотрел седловку и уехал шагом, словно кичась своим пренебрежением к опасности.