Там, на лесных озерах, были их зимние жилища, в которых хранилась глиняная посуда, ловушки на зверя, запасы ягод, вяленой и сушеной рыбы, заготовленное на зиму мясо, меховая одежда, зимняя упряжь да и все остальное, что не требовалось для летней жизни и было лишним в прибрежных летних стойбищах. Там оседали до весны, до весеннего равноденствия, до первых проталин на северных склонах, когда олени, услышав что-то свое, им внятное, подавали знак, что опять пришла пора сниматься с места и отправляться в радостный весенний путь к незаходящему солнцу, к рыбе и к морю…
Так из года в год, неукоснительно следуя сезонному календарю, в котором был расписан каждый шаг, каждое действие, саамы совершали свой путь по одним и тем же тропам, где на местах наиболее удобных, давным-давно рассчитанных привалов их ждали сложенные дедами и прадедами каменные очаги, а то и дрова, оставшиеся от прежнего кочевья или от идущей впереди другой семьи.
В этом традиционном движении во главе кочевья не всегда шел пастух. Обычно первым шло стадо, которое вела старая важенка.
Если подумать, оленям и полагалось идти впереди, потому что для саама они были такими же членами его семьи, как дети, жена, братья и сестры. В значительно большей мере, чем с божествами и духами мест, саам советовался со своими оленями по каждому важному делу, разговаривая, жалуясь, увещевая и рассуждая.
По сути своей, эти олени, которые везли семью и несли на себе все имущество саама, с которыми он охотился на оленей диких, с которыми не расставался от рождения и до смерти, — эти олени и были его добрыми богами, охранителями его благополучия и очага. Они защищали от невзгод, голода и холода, дарили ему тепло, которое человек находил в пургу среди сбившегося и залегшего на снег стада; они угадывали надвигающееся ненастье или, наоборот, наступление теплых и ясных дней и поднимали семью саама, чтобы двинуться в путь туда, где его ждала удача и обильная пища.
И пути, передававшиеся по наследству из рода в род вместе с тоневыми участками на реках, на берегу моря, на лесных озерах, на самом деле были проложены не столько предками саамов, сколько предками их домашних оленей. Вот почему меня не удивляла твердая вера старых саамов, что старые олени, умирая, передавали молодым заботу о человеке, принятом под свое покровительство их предками.
Может быть, так оно и было?
Закрыв глаза, я снова вижу слепящие солнечные блики на густо-синем море, белую кайму прибоя, песчаный берег, лежащий под темно-зелеными грядами дюн, изрытых выдувами, и мой мысленный взгляд скользит вдоль него дальше, дальше, вслед за крикливыми, надоедливыми чайками. Я вспоминаю устья речек, через которые по многу раз переходил то по камням, обнажающимся при отливе, то по песчаному бару, заходя далеко в море; вспоминаю обрывы песчаных гряд, в которых под ударами лопаты выступали слои древней почвы, и думаю, что все это было увидено и пережито не зря.
Пусть никогда нам не удается сложить из мозаики находок, наблюдений этнографов, записей фольклористов и анализов палеогеографов полную картину прошлого. Но сам путь, по которому мне довелось пройти, был выбран правильно. Для этого и нужно было весь этот мир, лежащий перед тобой, всю открывающуюся нам современность наложить на более древний пласт, восстанавливаемый по крупицам. И уже потом оба этих временных среза наложить в свою очередь на точки древних поселений, которые я находил и описывал.
Совпадения не просто подчеркивали сходство явлений. С достаточной долей вероятия они позволяли перекинуть надежный мостик из сегодняшнего дня через три тысячелетия в прошлое. Даже почти полное отсутствие черепков на береговых стоянках, заставлявшее археологов раньше предполагать, что древние береговые жители Кольского полуострова не знали посуды из обожженной глины, подчеркивало это сходство: саамы пользовались глиняной посудой, но в летние кочевья ее не брали, обходясь металлической или деревянной — более прочной, более легкой и удобной. Глиняную посуду они хранили на местах зимних стойбищ, точно так же, как и их древние предшественники. Когда несколько лет назад на лесных озерах Кольского полуострова нашли неолитические поселения с зимними полуземлянками, при раскопках на их полу и вокруг обнаружили во множестве остатки таких же глиняных сосудов, как и на неолитических стоянках нашей средней полосы и Карелии.
Стоянки Терского берега были сезонными стойбищами, если не сказать — сезонными поселениями. С поселениями их роднили очаги, обложенные камнями, над которыми ежегодно воздвигалось летнее жилище; освоенная территория, регулярно испытывающая на себе влияние человека и сопровождающих его животных; наличие таких специфических производственных мест, как мастерские по выработке орудий, отмеченные россыпью колотого кварца; рыболовные сооружения, а также все прочее, что не может сохраниться, но без чего совершенно невозможна жизнь охотника и рыболова: сушила для сетей и рыбы, амбарчики для хранения ненужного в данный момент инвентаря и запаса пищи.