После событий 30 сентября 1965 года волна погромов и террора затронула и китайские слои населения. Антикитайские погромы, сопровождавшиеся грабежами, а порой и резней, особенно свирепствовали в Северной Суматре, Восточной Яве и некоторых других районах. Страдали, как правило, низы, мелкие лавочники, мастеровые, особенно в сельских районах. Беженцы-китайцы устремились из деревень и поселков в крупные города. Богатые торговцы и предприниматели пострадали в единичных случаях. Им помогали крепкие стены и решетки особняков, связи с властями и влиятельными военными и деньги.
Проводя политику разгрома левых организаций, власти запретили и «Баперки». Эта мелкобуржуазная китайская организация, обычно сотрудничавшая с коммунистами, официально занималась социальной и просветительской деятельностью. Однако многие склонны видеть в ней политическую партию левого толка, отражавшую интересы китайского национального меньшинства. Прекратили свое существование и другие организации местных китайцев, например общество врачей и адвокатов «Синь Мин Хуэй», общество китайских художников и др.
В последние годы власти всемерно поощряли эмиграцию из Индонезии лиц, имеющих гражданство Китайской Народной Республики. Юридически их стали рассматривать как иностранцев, ограничивали в правах, облагали дополнительными или повышенными налогами. Китаец, не имеющий местного гражданства не мог, например, свободно распоряжаться своей недвижимостью.
Эти меры преследовали двоякую цель — ослабить экономическую базу китайского национального меньшинства, а также подорвать возможную политическую базу маоистов, спекулировавших на националистических чувствах некоторой части местных китайцев.
Однако серьезных результатов все эти меры не дали. Добровольно или под давлением в Пекин уехала лишь ничтожно малая часть китайской общины. Начался обратный процесс — стремление китайцев, имеющих гражданство КНР, сменить его на индонезийское. В настоящее время лишь около 200 тысяч китайцев имеют паспорта Китайской Народной Республики. До событий 30 сентября их было в несколько раз больше. Многие стремятся всякими правдами и неправдами заполучить индонезийские документы, прибегая к взяткам или подделывая паспорт. Постоянно в прессе встречаются сообщения о привлечении к ответственности лиц, попавшихся с документами, в которых обнаружена подделка.
— Какая часть местных китайцев придерживается пропекинской политической ориентации? — спросил я крупного правительственного чиновника, ведавшего делами китайского меньшинства.
— Трудно сказать, — услышал я. — Гражданство вовсе не является показателем политических взглядов. Человек с паспортом КНР не обязательно убежденный сторонник Мао. Скорее всего он «оранг проуанг» — человек, интересующийся прежде всего своим бизнесом. В период сближения Сукарно с Пекином гражданство КНР считалось признаком хорошего тона, теперь же — наоборот. Вот и приходится приспосабливаться к новым условиям.
Вот два компаньона — китаец и индонезиец. Один из них — делец, другой — какой-нибудь армейский подполковник. Они строят дома и продают их, что называется, на корню иностранцам из фирм и посольств. У китайца есть капитал и строительная фирма, у индонезийского офицера — связи и влияние в нужных учреждениях. Если бы подобное предприятие организовал один китаец, правительственные чиновники, дающие разрешение на продажу, затеяли бы многомесячную волокиту. Дело не обошлось бы без крупных взяток. И еще вопрос, потерял бы он в этом случае меньше долларов или рупий, если бы не поделился прибылью с влиятельным компаньоном в военном мундире.
Господин Чэн, директор двух крупных импортных фирм, связанных с американскими и японскими монополиями, тоже умеет приспосабливаться. Он не прячется, подобно старому Си, за крепкими засовами и ставнями. Его дом в центре аристократического Кебай-орана построен из бетона и стекла. На огромных окнах по всю стену нет решеток. К чему они? Решетки испортили бы весь вид. Моложавый энергичный Чэн знает себе цену.
Застаю хозяина в высоком холле с фонтанчиком и инкрустированными слоновой костью столиками. Он только что вернулся из поездки в Японию и Соединенные Штаты и теперь совещается за чашкой кофее группой пожилых, хорошо одетых индонезийцев. Они явно принадлежат к той категории людей, к которым следует обращаться со словом «туан». Но это всего лишь помощники и служащие Чэна. Он умеет держаться с ними просто, демократично, но и не позволяет забывать о субординации и дисциплине.
— Господа, подождите меня на веранде, — с нотками извинения говорит хозяин служащим, увидев меня. Он не любит, чтобы в наших беседах участвовали подчиненные. Служащие встают словно по команде и выходят из холла.
— Не боитесь? — спрашиваю я Чэна, указывая на огромные зеркальные стекла окон без решеток.
— Кого я должен бояться, по-вашему?
— Погромщиков хотя бы. Лавочники Глодка недавно вновь пострадали.
— Руки коротки. Не забывайте, что моя фирма — это не один Чэн, но еще и…