Над Миусом

Может быть, и Ледневу тоже следует скрыть все ото всех? Не подавать подробный рапорт, не подводить им Тарасенко - просто доложить: никаких следов Лаврова не найдено... А шоферу и автоматчикам объяснить: правдой мы Лаврову все равно не поможем, но Тарасенко подведем. Они уже наслышались от жителей про геройское поведение Тарасенко, прониклись к нему симпатией... Конечно, когда о тайне знают четверо... Достаточно одному из его спутников где-нибудь случайно проболтаться... и вместе с Тарасенко под суд угодит еще и капитан Леднев.

Да и кто дал капитану Ледневу моральное право единолично решать этот сложный вопрос? Не лучше ли спросить летчиков полка, их командира-людей, хорошо знающих и Лаврова, и Тарасенко?

Но тогда надо ехать сейчас же, чтобы успеть незаметно побывать у Ковача, прежде чем возвратиться в свой полк, прежде чем передать рапорт генералу.

Автоматчики прекрасно и в кузове выспятся - на трофейном ковре. Ну, а вести машину... придется капитану Ледневу по очереди с шофером, какими бы усталыми они оба ни были.

Опять капитан дал своему экипажу команду: "По коням!"

Трудно водителю на незнакомой дороге, в темноте, когда ни на минуту нельзя включить фары - светомаскировка! И много тяжелее ему приходится, если он к тому же весь день работал. Но еще хуже, если он знает: в любой момент его одинокую машину могут обстрелять из развалин ближнего хутора, даже из придорожной канавы какие-нибудь заблудившиеся немцы. И когда он знает: по обе стороны дороги минные поля, и стоит ему на секунду зазеваться, заснуть за рулем, свернуть чутьчуть с колеи...

А все-таки усталость брала свое- и шофер, и капитан Леднев мгновенно засыпали, едва успев отдать руль.

В полку Ковача и сам командир, и другие летчики одобрили рапорт капитана. Они поняли Тарасенко и посоветовали рассказать все как есть.

- Посмотришь, все будет в порядке. Главное, что оба вели себя по-геройски, что советские люди, прожившие два года под немцем, увидели, какие у нас летчики.

Утром капитан подал генералу свой рапорт. А когда генерал его прочел, рассказал о людях, встреченных во время поисков. И принялся горячо защищать Тарасенко, даже признался, что заезжал в полк Ковача, говорил с ним, с летчиками...

Генерал улыбнулся, спросил:

- Что же они вам посоветовали?

Леднев сказал, и генерал как бы подвел итог:

- Оказывается, они обо мне лучшего мнения, чем вы.

Но, видно, заметил тень на лице Леднева, добавил уже повеселее:

- За Тарасенко не беспокойтесь, в обиду его никому не дам и сам на него обиду не держу. Только в ходе этих поисков и вы, наверное, убедились, и Тарасенко теперь, должно быть, понял: врать не стоит-себе дороже обходится. Правда, пусть самая горькая, всегда лучше.

А через две недели Аня Брагина влетела в кабине!

генерала Строева, не постучав. В руках у нее серпантиновой змейкой вилась лента с аппарата СТ-35. Девушка даже не успела наклеить ее на бланк. Вбежав, Аня только выдохнула:

- Товарищ генерал, вам! - И протянула ленту.

Пока генерал читал, нетерпение на лице Ани постепенно сменялось тем выражением, особенно свойственным девушкам и молодым женщинам, которое можно назвать готовностью к соучастию в радости. Наконец генерал поднял глаза, улыбнулся, проговорил задумчиво:

- После рапорта капитана Леднева, который, помнится, вы передавали в армию, мы оба про себя надеялись: Лавров убежит из плена, вернется к нам...

И мгновенно Аня из ожидающей превратилась в сообщницу-щеки ее вспыхнули, она сразу похорошела и воскликнула:

- Да, да! Я только боялась это вслух сказать.

Встречали Владимира Лаврова в дивизии и в полку радостно.

Николая Тарасенко-вот кого первого поблагодарил Лавров за самоотверженное отбивание своего ведущего от приближающихся немецких автомашин. И не преминул спросить:

- Что ж ты мотоциклистов-то не тронул?

- Тебя боялся убить.

- Эх, как я тебя за это клял!

- Зато теперь...

- Теперь, теперь... Теперь-то иное дело, да разве тогда мог я так думать?

И капитан Леднев вспомнил о своих недоумениях, спросил Лаврова:

- Почему ты переводчику в присутствии жителей говорил, что убежишь? Зачем врагов-то предупреждать?

- Ну как же ты не понимаешь! Ведь у меня какое настроение было? Только что мне в Кремле Звезду вручили-я самого себя зауважал. И вдруг-плен! Да ведь это ж какое унижение-от врага зависеть? Вот я и твердил: "Нет, не покорюсь, убегу!"

Леднев попытался представить себе: только что ты был в состоянии полной свободы - самолет тебе покорен, ты летишь, ни маршрута у тебя, ни участка патрулирования - ищи врага где хочешь! И вот ты встретил "раму", и вот-вот собьешь ее-ты счастлив, что все тебе удается, радуешься своей умелости... Но вдруг такой внезапный переход! Ты едва из самолета на парашюте спасся, а на тебя уж навалились, связали, будто овцу какую-то... Как тут не взбеситься, не заорать, не запротестовать? Непереносимо!

Больше Леднев не приставал к Лаврову с вопросами.

Ведь не все и не всегда одним умом решается, что-то и от чувства идет могут иногда люди совершать поступки, которые потом и самому себе не объяснишь?