Над Москвою небо чистое

Прильнув к окошку, он сосредоточенно наблюдал, как нарастали признаки большого города. Движение на шоссе регулировали уже не красноармейцы в замасленных, пропыленных пилотках, а щеголеватые милиционеры. Вдоль шоссе, прерываемая иногда перелесками и лужайками, бежала лента пригородных построек. Домики различной вышины, деревянные и кирпичные, серые, красные, зеленые, оранжевые, с крышами шиферными и железными мелькали в окне. Алеша читал вывески магазинов: «Сельпо», «Промтоварный», «Овощи и фрукты», видел очереди людей, стоящих за пайком. Гуси лениво пили воду из дождевых луж, мальчишки играли в лапту, во дворах сушилось выстиранное белье. Дымили заводские трубы, проплывали большие, с высокими окнами корпуса цехов, и, честное слово, если бы не серые аэростаты воздушного заграждения, дремавшие кое-где на пригорках в это дневное время, не деревянные дощечки на столбах, показывающие путь к бомбоубежищам, не черные стволы зениток, мрачно устремленные в небо, – ничто бы не напоминало о жестокой войне, подкатывающейся к столице.

Но чем ближе подъезжали они к Москве, тем все резче и резче проступали тревожные приметы. Большой город был пронизан предчувствием надвигающейся опасности. На одном из перекрестков висел огромный плакат: женщина в черном развевающемся платке строго простирала вперед руку. «Родина-мать зовет!» – прочитал Алеша. С другого плаката боец в каске сурово смотрел на проезжающих; чернели слова: «Воин, ни шагу назад! За спиной у тебя Москва!»

Шофер, сигналя, притормозил «эмку».

– Ось, побачьте, товарищ, лейтенант. Це ополчение.

По шоссе, по его проезжей части, медленной неровной поступью шла людская масса. Шагали по четыре в ряд пожилые мужчины и юноши, подпоясанные брезентовыми ремнями, в обмотках. Серым слоем лежала на лицах пыль. Угрюмо звякали солдатские котелки. Прикрепленные к брезентовым ремням, они были пока единственным вооружением этого сформированного, видимо совсем недавно, батальона народного ополчения. Песня, взлетавшая над головами ополченцев (ее вел звонкий сильный тенор), была наполнена суровой силой.

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война.

То в одном, то в другом месте близ шоссе блестели железные рогатки, приготовленные для уличных боев. Тысячи спин сгибались и разгибались на откосе противотанкового рва, лопаты выбрасывали наверх коричневую суглинистую землю. «Зачем? Разве это спасает от танков? – грустно подумал Алеша. – Под Вязьмой такие рвы немцев ни на минуту не задержали».

Москва началась как-то внезапно. Линия маленьких некрасивых домишек барачного типа резко оборвалась, «эмка» выскочила на широкий железный мост, опрокинувшийся над светлой речушкой, прогрохотала по его горбатой спине, и показались большие многоэтажные дома. Широкой улицей машина въехала в столицу. Алеша увидел красивые светлые здания с лепными карнизами и барельефами. Ничем особенным они его не поразили. Москва здесь мало отличалась от любого другого города. Видел Алеша такие здания и в Новосибирске, и в Свердловске. Но его спутница с волнением приникла к окну и, встряхивая то и дело светлой головой, восклицала:

– Это Вторая Градская больница, а вот этот дом академик Щусев строил. А теперь мы по Калужской площади едем. Вон слева Институт цветных металлов.

– А где же Красная площадь?

– О! Это дальше, в самом центре, товарищ лейтенант.

Стрельцов увидел длинный забор, потом устремленные в небо тонкие столбы и высоченные фермы моста. Внизу блеснула река и маленький буксир, хлопавший плицами по мутноватой воде. Алеша вопросительно посмотрел на девушку.

– Парк культуры и отдыха, – пояснила она.

– Тот самый? – вырвалось у Стрельцова настолько разочарованно, что Варя не выдержала и засмеялась, и он впервые заметил, какие у нее белые зубы. Ровные и крепкие, похожие на зерна молодого початка.

Машина промчалась мимо станции метрополитена, облицованной серым мрамором, и остановилась.

– Тилько до сих пор могу довезть вас, товарищ лейтенант, – виновато улыбнулся сержант. – Мне сейчас на Пироговку, в Главный штаб ВВС.

Распростившись с сержантом, Алеша остановился на тротуаре, неловко прижимая к себе тяжелый пакет.

– Вот и в Москву-матушку прибыл, – растерянно посмотрел он на Варю. – Дальше-то теперь куда?

А Варя вдруг преобразилась. В ее движениях, в лице появилась хозяйская уверенность. С минуту она озабоченно думала, словно решая в уме какую-то трудную задачу. Потом порылась в своей санитарной сумке, достала оттуда простой железный ключ.

– Я живу здесь, в переулке. Нас только двое: мама и я. Пойдемте. Можете оставить сверток и погулять. А вечером я и сама с удовольствием повожу вас по центру.