Над Москвою небо чистое

– Да как же не расплакаться? Рвалась, рвалась в Москву, с мамой мечтала повидаться, а она в Горький с заводом уехала, да еще больная. Воспаление легких. Они двое суток по колено в воде работали, трубы водопроводные укладывали в цехе. А для меня мама – это все. Отца я не помню. Шофером был, в катастрофе погиб.

– У меня тоже мама самый любимый человек, – признался Алеша.

– А папа? – пытливо спросила Варя.

– Отец! – сухо поправил Алеша, и складки взбороздили его широкий чистый лоб. – Отец от нас удрал с какой-то артисточкой. Ну и скатертью ему дорога. В дверь не пущу, если когда-нибудь вернется и ночлега попросит. Я ему за маму никогда не прощу.

– Еще пожалеете, – грустно сказала Варя, – придет старый, разбитый, усталый.

– Нет! – Алеша сдвинул брови. – Ни за что! Пусть ему отольются мамины слезы.

– И ваши тоже, товарищ лейтенант?

– Нас с сестренкой мама подняла. Я маме каждую мозоль готов целовать. Она всему меня научила. Людей любить, труд.

– А отец?

– Одному только. Ненавидеть тех, кто бросает своих детей. По-моему, это самое подлое в жизни, подлее не придумаешь.

– Я тоже так считаю, – согласилась Варя, и словно два маленьких костра зажглись в ее зрачках. Алеша почувствовал, что барьер, поставленный другой, строгой и нравоучительной Варей, только что отчитавшей его, разрушен.

– Да чего же вы стоите? – спохватилась она. – Садитесь, товарищ лейтенант. Давайте вашу фуражку. Знаете, какая у меня мысль, появилась? Раз мамы нет, я могу вам сейчас Москву показать. Только подождите, пока переоденусь. Сидите за столом и смотрите в окошко!

Алеша сел за стол, поставил локти на клеенку и сквозь окно смотрел на тесный дворик с редким частоколом, окружавшим большую кучу песка, в которой беззаботно возились ребятишки.

– Ну вот и посадили меня по команде «смирно», – сказал он.

– Затылочек, затылочек, – приказывала Варя. – И запомните, товарищ лейтенант, что в своей комнате начальник гарнизона – это я.

– Покоряюсь, – засмеялся Стрельцов.

Где-то за платяным шкафом, перегораживающим комнату надвое, она сбрасывала гимнастерку и юбку, с легким шелестом расчесывала светлые короткие волосы, и Алеша, краснея, старался представить, какая она сейчас перед зеркалом. «Да что я, люблю ее, что ли?» – остановил он самого себя. Но сейчас же вызывающий, незнакомый ему голос ответил: «Ну, а если?»

И внезапно Алеша почувствовал, что в его жизни может появиться человек, который станет ему всего дороже, человек, о котором он постоянно будет заботиться, чьи горести и радости будут и его горестями и радостями… Стало жутковато от мысли, что он, этот человек, может быть, сейчас совсем близко от него, спокойно расчесывает волосы, расстегивает пуговицу гимнастерки или надевает чулки.

– Товарищ лейтенант, вы что, окаменели? Поворачивайтесь сколько хотите. Теперь можно, – окликнула его Варя.

Алеша оторвал свои локти от клеенки, не спеша обернулся на ее голос и застыл. В тонком темно-красном платье, в лакированных лодочках Варя показалась ему и выше и стройнее. Открытые гибкие руки, отливающие легким загаром, были сложены на груди, длинные пальцы касались шеи там, где едва заметно пульсировала жилка. А глаза были и смелыми и властными.

Варя весело рассмеялась, наблюдая его замешательство.

– Вот я и готова к прогулке, товарищ лейтенант.

– Варя! – с трудом подыскивая слова, вымолвил Стрельцов. – Просто как из сказки… Лицо Вари так и полыхнуло румянцем.

– Да уж какая там сказка, – усмехнулась она, вздохнув. – Куда ни пойдешь – противотанковые ежи да мешки с песком. – Она качнулась на высоких каблучках. – Ой, подождите, товарищ лейтенант, в левом гвоздик оказался.

– Давайте молоток, я посапожничаю, – предложил Алеша, – я и маме, и сестренке Наташе сам всегда обувку подбивал.

– Нет, зачем же. Схожу на кухню газеткой его заложу.

Каблуки ее туфель простучали по полу. Минуту спустя Варя возвратилась, неся в руках свежий номер «Правды», восторженно крикнула:

– Товарищ лейтенант! Посмотрите, здесь же про ваш полк напечатано.

– Где? Покажите!

– А вот.

Варя протянула ему газету, острым ногтем отчеркнув заголовок: «Слава крылатых». Под крупными черными буквами Алеша увидел ленточку фотоснимков. Лица были искажены, нечетки, но он мгновенно узнал и командира полка Демидова, и комиссара Румянцева, и Султан-хана, и Боркуна, и Колю Воронова, а в последнем маленьком квадратике самого себя. Глаза жадно вчитывались в газетные строчки. Варя, шевеля губами, читала полушепотом и первая воскликнула:

– Смотрите, про вас, товарищ лейтенант: «Суворовская заповедь: сам погибай, а товарища выручай – прочно вошла в быт летчиков этого героического полка».

Дальше со всеми подробностями описывался воздушный бой, в котором Алеша сбил «мессершмитт», собиравшийся зажечь на посадке самолет Султан-хана.

Варя прочитала заметку до конца.

– Ну как? Правильно? – спросила она.

Алеша отер влажный от волнения лоб, кивнул.