Над Неманом

Может, он пел бы и дальше, но вдруг возле ближайшего дома послышался крик, смешанный с плачем и смехом. На дорожке, стиснутой плетнями двух усадеб, показалось двое людей: маленький сгорбленный старичок в холщевой свитке и высокая плечистая девушка. Беззубое, сморщенное лицо старика выражало сильнейшее горе и ужас; он весь дрожал, а руки его судорожно подергивались. Он не мог бы держаться на своих заплетающихся слабых ногах, если бы его не поддерживала сильная девушка и не ободряла энергическими восклицаниями:

— Да успокойтесь, дедушка! Пойдемте домой! Паценко здесь нет! Он уже не приедет с бабушкой! Он умер, и бабушка умерла! Полно чудачить, пойдемте домой!

Но старик сопротивлялся изо всей силы и, не обращая внимания на внучку, дребезжащим голосом! выкрикивал:

— Я найду соблазнителя, я бабушку не отдам! Где он? Пойдем искать, Ядвига, пойдем!

Девушка, поддерживая старика, все повторяла:

— Да нет здесь Паценко! Умер он и никогда сюда не придет! Это только Мацеевы скверные мальчишки вас пугают!

Но старик рвался вперед и грозил своею иссохшею рукой. За ними вслед скакали на одной ноге два мальчика и кричали, смеясь во все горло:

— Паценко приехал! Паценко приехал и увезет бабушку у дедушки!

Девушка подняла свою голову, покрытую роскошными каштановыми волосами. На глазах ее блеснули слезы.

— Что я буду делать? — заплакала она. — Они его дразнят, а он все идет… опять, пожалуй, упадет и разобьется, как недавно…

— Старик всегда выходит из себя, когда ему скажут, что Паценко приехал, — шепнул Ян Юстине. — Это тот самый Паценко, что увез у него жену.

Анзельм выступил, остановился перед стариком и спросил:

— Куда вы идете, пан Якуб?

Старик взглянул крохотными глазками из-под красных опухших век.

— А-а… кажется, пан Шимон?

— Да, я — Шимон. Куда вы идете?

— Шимон, — объяснил Ян, — мой дед, отец дяди. Якуб живых людей не распознает, принимает их за умерших отцов и дедов, точно живет среди усопших.

— Паценко приехал! — часто мигая ресницами, повторил старик голосом обиженного ребенка.

Анзельм выпрямился и решительным голосом проговорил:

— Паценко не приезжал и никогда не приедет, потому что его нет на свете.

Беззубый рот старика широко открылся.

— Не приезжал? Пан Шимон говорит, что не приехал? Значит, ребятишки меня обманули: прибежали и кричат — «Приехал!» Так верно, что не приезжал?

— Не приезжал, — повторил Анзельм.

— Честное слово?

— Честное слово, — торжественно сказал Анзельм. Старик совершенно успокоился; девушка протянула Анзельму свою большую красную руку.

— Спасибо, — сказала она, — большое спасибо. Он всегда вам верит… У нас в околице всего несколько людей, которым; он всегда верит… Дедушка, пора идти домой. Молочка дам и вареников с вишнями.

Она хотела направить его в надлежащую сторону, но старик все усмехался и силился выпрямиться.

— А вас, пан Шимон, куда бог несет?

— К Яну и Цецилии.

Точно луч солнца озарил облысевшую голову старика и разгладил все его морщины; улыбка его стала радостной, глаза вспыхнули, он поднял свой тонкий желтый палец и заговорил слегка дрожащим, но громким голосом:

— Ян и Цецилия! Да, Ян и Цецилия! В старину то было, лет сто спустя, а может быть и меньше, после того как литовский народ принял крещеную веру, когда в нашу сторону пришли двое людей…

Он говорил бы и дальше, если б не Ядвига, которая присела перед Анзельмом и сказала:

— Милости просим зайти в нашу хату.

Она искоса взглянула на Яна.

— Боюсь, как бы не быть вам в тягость, — ответил Анзельм!

Она снова присела.

— Какое в тягость!.. Милости просим, дедушка будет очень рад.

Но Анзельму было некогда. Высоко подняв шапку, он вежливо поклонился и пошел своей дорогой. Ядвига опечалилась, обняла деда и повела его домой.

Ян с плотничьим инструментом в руках издали наблюдал за этой сценой, не принимая в ней никакого участия.

— Пошел бы ты, помог бы Ядвиге успокоить дедушку, — обратился к нему Анзельм.

Ян поморщился, посмотрел на крышу ближайшего дома и ответил:

— Он уже успокоился.

На дворе одной из усадеб, недалеко от дома старого Якуба, в это время происходила оживленная беседа. Несколько человек сбились в кучку и слушали Фабиана, который давал своим соседям отчет о теперешнем состоянии процесса. Издали были слышны его энергические восклицания: «Убей меня бог! издохнуть мне, если я не покажу ему, где раки зимуют!»

У ворот стояло несколько плугов и борон с невыпряженными лошадьми. Владельцы их слушали словоохотливого соседа с живейшим интересом и волнением. Время от времени кто-нибудь обращался к нему с вопросом или высказывал свои сомнения, а один, в серой бараньей шапке, высокий ростом и почтенного вида, подперев кулаком худощавое лицо, только подкручивал свой черный ус и непрестанно поддакивал:

— А как же! Еще бы! Уж это так! Ясное дело!

Другой, судя по виду, бедняк, босой и в сермяге, с целой копной русых волос на голове и высоким прекрасным лбом, робко запинаясь, поминутно жалобно повторял:

— Ох, бедные мы, бедные, пропадем мы без этого выгона! Ох, кабы это правда была, что можно его отсудить!