Над Неманом

В двух шагах от нее на пне сидел Ян и улыбался ей полушутливо, полутаинственно.

— Дядя все знает и очень любит рассказывать эту историю. Нужно его только хорошенько попросить, — он расскажет…

Действительно, было видно, что Анзельм борется с желанием поговорить о чем-то. Он опустил рубанок, посмотрел на Юстину и спросил:

— Зачем? На что вам это нужно?

Но спустя минуту он снова поднял глаза и долго не спускал их с бледного, печального лица молодой девушки. В ее голове этот памятник возбуждал рой сказочных мечтаний. Она не смела просить этого незнакомого человека, который с своей гордой независимостью и прошлым, полным каких-то страшных страданий, казался ей в эту минуту еще более важным и суровым. Но Анзельм прочел просьбу в ее глазах и оглянулся на солнце: оно совсем побагровело и до половины скрылось за бором.

— Мало же я сегодня наработал! А все беды от молодежи идут. Работать мешают, время отнимают, обо всем расспрашивают, а тут и рассказывать-то не о чем!

Никогда еще его губы под седыми усами не складывались в такую добродушную улыбку; он теперь говорил весело, почти шутливо.

— Ну, что ж делать? Если вы хотите услышать эту историю, то я с удовольствием… Никто этой истории не описывал и в книжках ее не печатал. Один человек рассказывал ее другому, и так издали, как река через разные края, она притекла к нам от самых прадедов, от дедов и отцов наших. Мне рассказывал ее старый Якуб, когда я еще босиком бегал и пас телят, а сам он узнал неизвестно от кого, — может быть, от своего деда или прадеда, — в их семействе все долго живут.

Он отложил рубанок в сторону, сел на камень и еще раз ласково улыбнулся.

— Сказки бабам, а то, что я расскажу, не сказка!..

Он прислонился сгорбленной спиной к высокому выступу камня, поросшего в этом месте седым мохом; а на баранью его шапку и на плечи свисали тонкие ветки терновника.

— Было это давно, лет сто спустя, после того как литовский народ принял христианскую веру. Тогда в этот край пришло двое людей. Как их звали, кто они такие, — никто не знал; только по их речи да по платью можно было догадаться, что пришли они из Польши. Зачем они бросили родной край, и пришли сюда — тоже было неизвестно. Когда их встречали и спрашивали, как их зовут, они отвечали, что (при святом крещении их нарекли Ян и Цецилия. А когда их допытывали, куда и зачем они идут, они отвечали: «Ищем пустыни!» Видно было по всему, что они боялись погони и хотели скрыться от людей, жить только под божьим покровительством. И хотя наверно это неизвестно, однако ходили слухи, что происхождением они были неравны: он был загорелый и очень сильный, что редко бывает среди панов, а в ней — шла ли она, стояла ли, молчала или говорила — видна была знатная госпожа. Но как там было сначала, это все равно; достаточно, что они без труда нашли то, чего искали. Весь здешний край в то время был непроходимой пущей, в которой господь бог рассеял немало озер голубых и лугов зеленых, а люди построили кое-где селения и занимались каждый своим делом. В одних местах над озерами или речками сидели рыбаки и бобровники; в других, где стояли липовые леса, пчеловоды отбирали мед и воск у трудолюбивых божьих созданий; иным король наказал, чтоб выхаживали для него соколов, и оттого их называли сокольниками, а других одарил волей, с тем, чтоб они ему всякие припасы посылали, и потому стали они боярами или вольными людьми. Земли они не обрабатывали; огороды у них были, но в них росли только репа да лен; овец они не держали, шерсти у них не было, приходилось носить холщевую одежду. Хлеб редко где можно было видеть, разве только вблизи больших селений, а в пуще, в новых местах даже и не слыхали о нем. Зато были такие люди, что откармливали свиней жолудями, — их называли скверным именем: свинятники; другие жили при лугах, приручали буйволов, — отсюда пошли буйволятники. О деньгах во многих местах и понятия не имели, а если кто хотел купить что-нибудь, то давал звериную шкуру — бобровую, медвежью, лисью, кунью или расплачивался медом, откормленной свиньей, — тем, что имел, одним словом. Хаты у них назывались нумы, и были они, бедные, грязные, без печей и труб, потому что среди лесного народа не было ни одного каменщика. В христианского бога уверовали все, но в глубинах пущи многие еще поклонялись идолам и жили с двумя, с тремя женами.

Ян и Цецилия прошли через всю пущу, видели многие озера и луга, заходили к рыбакам, к сокольникам и к боярам, заходили к свинятникам и к буйволятникам, но нигде им не понравилось так, как здесь, на берегу Немана, на том самом месте, где теперь стоит этот памятник… Видно, сообразили, что тут погоня едва ли может настигнуть их, что тут им легче всего будет жить под божьим призором. Может быть, так уж было заранее им предназначено поселиться на этом клочке земли и начать убогий, хотя и долговечный род…