Над обрывом

— Да, будешь американцем, когда людей — раз-два, да и обчелся, — сказал толстяк, опять порывисто принимаясь за еду. — Вы вот там, в Питере, в канцеляриях сидите, на парадах журавлиным шагом выступаете, а есть-то вам, поди, нужно приготовить?.. Мы вот здесь и работай, чтоб на всех вас хлеба хватало, чтоб мужики подать вносили вам на жалованье. Не работай мы здесь, у всех у вас дела-то безнадежны бы стали.

Алексей Иванович говорил по-французски не бойко и поминутно прорывался русскими фразами. Это заметно беспокоило Софью Петровну, и она, наконец, сказала:

— Пойдемте пить кофе на террасу, там можно свободнее говорить…

Все встали и пошли на большую террасу, где среди цветущих растений стояла мягкая и удобная мебель. Прокофий принес кофе и оставил господ одних.

— Ну, теперь, Алексис, ты можешь не стесняться, — сказала Софья Петровна с добродушной и снисходительной усмешкой.

— Да я, матушка, и там не стеснялся, — наивно ответил Алексей Иванович. — Или ты думаешь, что твои люди не знают лучше тебя твоих дел? Слава богу, до нынешней весны твоей же Елены Никитишны братец делами твоими под моим присмотром управлял. Тоже, бывало, придет и чуть не ревет дурак: «Как же, говорит, закладывали имение, чтобы машины купить, чтобы постройки сделать, а ухлопали все на балы да на домашние спектакли!..» Как же, матушка, твоей-то челяди не знать твоих дел, на глазах у всех мотали…

— Алексис, пощади! — ведь мне двух дочерей надо было выдать, — с упреком сказала Мухортова.

— Так и надо было для этого мотать? Может быть, они бы скорее вышли замуж, если бы имение-то было в порядке…

Егор Александрович, откинувшись удобно на мягком кресле, подравнивал в это время крошечным ножом свои красивые ногти. Приподняв немного голову и устремив тревожный взгляд на дядю, он спросил:

— Так что же теперь придется делать, если дела в таком состоянии?

— Поселиться здесь придется, работать, да прежде всего вот это вышвырнуть вон, — ответил Алексей Иванович, проводя рукой в воздухе.

— Что это?

— А вот эти все камелии, азалии, рододендроны… Тьфу! и не выговоришь даже!.. Теперь не оранжереи, не парники, не теплицы нужны, а хлеб да капуста…

Софья Петровна презрительно усмехнулась.

— Ты говорил еще о другом исходе, — заметила она. — Я говорила об этом Жоржу…

— Ах да, женитьба на Протасовой! — в один голос воскликнули дядя и племянник.

— Что ж, это дело! — сказал дядя.

— Я ее почти не знаю, — раздражительно заметил племянник.

— Ты же играл с нею в детстве, потом ты ее видал у Барб, Жорж, когда Протасовы приезжали в Петербург, — сказала мать. — Протасов, правда, из купцов вышел в люди…

— Ошибаешься, матушка, просто из сиволапых мужиков, — поправил дядя.

— Но она очень милая особа, образованна, богата, — продолжала генеральша, как бы пропустив мимо ушей замечание Алексея Ивановича.

— Ты напрасно перечисляешь ее достоинства, я все равно могу жениться только по расчету, — холодно сказал сын. — Ты знаешь, что моя сердечная привязанность уже помещена в другие…

— Жорж! — с укоризною воскликнула мать. — Я тебя просила не говорить об этом! Я этого не знаю, не вижу, не хочу видеть! Зачем ты хочешь мучить меня?

Она в волнении обратилась к Алексею Ивановичу и начала жалующимся тоном будирующей институтки:

— Ну, рассуди сам, Алексис, зачем мне знать все эти пошлости и шалости? Мало ли их у каждого из вас, противных мужчин?

— Сюзетка какая-нибудь завелась? — спросил Алексей Иванович.

— Ах, нет, — с тяжелым вздохом сказала генеральша. — Хуже! Я очень, очень недовольна Жоржем в этом случае… Уж если начали говорить, то надо говорить все… Видишь ли, мы изволили соблазнить Полину…

— Какую Полину? — спросил Алексей Иванович.

— Ты помнишь, дочь Прокофия. Ты ее видел… Я любила и люблю эту девушку, как родную. Сажала ее в классную, когда студент учил моих Барб и Зизи. Думала пристроить за какого-нибудь чиновника. Ведь дядя Жак мог бы найти в своем министерстве такого чиновника. Приказал бы там кому-нибудь… И вдруг слышу, что Жорж изволит дурачиться с нею…

Софья Петровна говорила теперь таким тоном, как будто жаловалась маленькая девочка на то, что ее обидели.

— Что же, жениться намеревался? — спросил со смехом Алексей Иванович…

Егор Александрович вспылил.

— Тут шутки вовсе неуместны! — проговорил он. — Люди в моем положении на горничных не женятся. Но я нисколько не скрываю, что я ее очень люблю…

— И соблазнил ее обещаниями жениться? — спросил дядя.

В глазах молодого человека сверкнул недобрый огонек. Генеральша пожала плечами.

— Она вовсе на это и не рассчитывала сама… Да и никто об этом не думает… но мне неприятно, что это в моем доме.

— Ну, не новость… Это только свидетельствует, что Егорушка по дедушке пошел, — сказал Алексей Иванович.

Мухортова вздохнула и покачала головой с упреком.

— Ты, Алексис, смотришь на все ужасно легко. Тогда были другие времена, другие нравы. Тогда на это никто не обращал внимания. Теперь дело другое. Я ужасно, ужасно опечалена этой историей…

— Выдать ее замуж, вот и все, — решил толстяк.