Над обрывом

Прокофий испугался.

— Что ты, обезумела, что ли? — проговорил он, махая рукой. — Не к тому я… А надо же тебе знать… Если он ее, Агафью-то, поколотить хотел за Протасиху, значит недаром. Так-то с чего бы? Мало ли псы брешут… Ах, дочка, дочка, много ты горя нам принесла…

Поля заплакала, ничего не отвечая отцу. Он подошел к ней и мягко заговорил:

— Ты не убивайся… Может, он и не любит ее, а только дела поправить хочет… Тоже невеста выгодная… Ну, женится, тогда и нам легче будет, обеспечит по крайности…

— Ничего мне не надо, ничего! — крикнула Поля, отстраняясь от отца. — Не за деньги люблю! Слышите! Вы за деньги душу продавали! Я не такая! Все погибайте, все по миру идите, если он разлюбил! Никого не жаль, себя не жаль, если разлюбил!..

Она походила на сумасшедшую. Ее глаза горели сухим, лихорадочным блеском, на щеках проступили красные пятна.

— Идите, идите! — сурово продолжала она выкрикивать. — На грех вы все меня толкаете, на смертный грех!.. И бог вас накажет, если я… Господи, видишь ты, не вольна я в себе! — воскликнула она, обращая безумные глаза к образу.

Прокофий испугался не на шутку.

— Полно, полно! — заговорил он. — Ну, перемелется… Вот водички выпей…

Он дрожащими руками торопливо налил в стакан воды и подал Поле. Она бессознательно выпила воду и почувствовала озноб. Не прошло и получаса, как ей стало хуже. Ее била лихорадка. Ее силы настолько ослабели, что ей пришлось лечь. Егор Александрович, услыхав, что Поля захворала, поспешил за доктором…

Дней пять молодая девушка не вставала с постели. Ее физические силы были надломлены, но несколько дней, проведенных в постели, успокоили немного ее нервы. Заботливость Егора Александровича если не пробудила в ней луча надежды на его любовь, то согрела ее, смягчила ее сердце.

— Господи, какой вы добрый! — шептала она, целуя его руки с какой-то покорной благодарностью. — Душу готовы мне отдать, а я…

— Да ты не волнуйся, Поля, — уговаривал он ее, ласково улыбаясь. — А то я сердиться буду… Доктор говорит, что в твоем положении главное — спокойствие…

— А вы испугались, когда я заболела?

— Еще бы!

— Думали, умру?

— Ну, этого-то не думал… Ты ведь по натуре здоровый человек…

— А если бы умерла?

— Полно глупости придумывать!

— Нет, отчего же!.. Вот я умерла бы, женились бы вы…

Он покачал с упреком головой.

— Зачем ты сама причиняешь себе лишние тревоги, лишнее горе? — сказал он серьезным тоном.

Она промолчала. Потом осторожно заметила:

— А что же Марья Николаевна, кажется, и ходить к нам перестала?

— Неудобно ей ходить теперь ко мне, после того, как она отказала Томилову.

— Это почему? — спросила Поля.

— Потому, что теперь еще бог знает, что начнут сплетничать про нее.

Поля взглянула пристально на Егора Александровича.

— Что ж, будут говорить, что вы ее жених? — сказала она.

— Это же неприятно, когда я не жених и не могу быть ее женихом.

Поля вздохнула.

— Скучно вам без нее будет…

Мухортов на мгновенье сдвинул брови. Поля угадала. Ему уже было скучно, что он не видал несколько дней Марью Николаевну. Но тем не менее он поспешил оправиться и равнодушно ответил.

— Не скучал же я без нее прежде…

Послышался новый вздох Поли.

— Да, — проговорила она, — я, Егор Александрович, лежала вот и все думала. Правда это, что учиться мне надо. Скорей бы только все кончилось. Тогда я стану учиться всему, всему. Так нельзя. Что ж, в самом деле, это за жизнь: свой дом есть, а к другим надо вам бежать душу отвести…

Она обратила к нему заискивающий, просительный, боязливый взгляд:

— Тогда ведь будете любить?

— А теперь не люблю? — шутливо спросил он.

Она покачала головой.

— Нет, вы не шутите… Не надо!.. За что же меня любить?..

IV