Над обрывом

Выздоровление Поли шло медленно, хотя она уже и не лежала в постели. Ее лицо страшно изменилось. Оно похудело, на щеках был багровый румянец, в глазах был сухой блеск. К несчастию, и погода стояла такая, что легче было расхвораться, чем выздороветь. После сухого и теплого августа настал ненастный сентябрь. Мелкие осенние дожди шли в течение целых двух недель. Казалось, над землею проливались молчаливые, неутешные слезы. В охотничьем домике царила тишина, царила скука. Егор Александрович или работал в своем кабинете, или ходил на охоту, или беседовал с разными мужиками; Поля тоскливо шила мелкие, необходимые для будущего своего ребенка, вещи. Ручная женская работа сильно располагает к думам, и у Поли не было им конца. Во время болезни ее охватило желание учиться, развиваться. Но это было минутною вспышкою, последней соломинкой утопающего. Этими мечтами Поля тешила себя, стараясь уверить себя, что она скоро сделается такою же, как Марья Николаевна, и что Егор Александрович тогда полюбит ее. Так иногда одиноко растущие дети сами себе рассказывают сказки. Теперь эти мечты вдруг куда-то улетучились, исчезли, и их заменили новые безотрадные думы. Смотря на Егора Александровича, Поля видела, что он чем-то озабочен. Ей не приходило в голову мысли о том, что ему было о чем подумать, что ему приходилось решить трудный вопрос, как жить, какой дорогой идти, к какой цели стремиться. Работа его мысли, мучительная и болезненная работа, от которой он худел и бледнел, от которой он не мог ни бежать, ни укрыться, была неизвестна, непонятна ей. Она удивилась бы, что можно биться в слезах над отвлеченными вопросами о правде, о честности, о добре, о боге. Для нее все эти вопросы были давно ясны и разрешены, как для ребенка ясен и разрешен вопрос о том, что деревянная палочка, на которой он скачет, есть настоящая лошадка. Ей просто казалось, что Егор Александрович «скучает». И как же не скучать? Один он. Даже Марья Николаевна не ходит к нему. С нею, с Полей, ему не весело. Вот если бы она была образованная, как Марья Николаевна. Нет… где ей! Вон книжки он ей читает, так ее ко сну клонит. Что в них, в книжках! Нет, уж видно, она такою уродилась, что ей ничего не надо. Да, ничего и никого не надо, только бы Егор Александрович был с нею. Ей вспомнилось, что Егор Александрович говорил ей как-то, что нужно любить всех людей, как братьев, что иначе и самого человека никто любить не будет. А кого же она любит? Кто ее любит? Да за что же ей их любить? За что им любить ее? Тоже не мало люди-то ее грызли! И теперь грызут! Перед нею вставали образы ближних: Софья Петровна, любившая ее, как любят кукол: играют с ними и ломают их; Агафья Прохоровна, вечно рывшая ей яму да лаявшая, как собака из-за кости; тоже тетушка Елена Никитишна хороша, замуж за постылого хотела выдать, чтобы под старость жить у нее, у Поли; отец — на всякий грех благословил бы он, лишь бы денег за это дали, пропойца бессовестный. Нет, это господам хорошо любить ближних; за деньги-то эти ближние у господ руки лижут; горя-то при деньгах от ближних не приходится видеть. Вон Марья Николаевна, поди, весь мир любит, с жиру… Легко так-то любить! Вынула из кармана деньги да и дала! Вот, мол, как я вас люблю! Все равно ей, много у самой останется. А попробовала бы любить, когда каждый норовил бы обидеть да загрызть… Мысль о Марье Николаевне снова навела Полю на вопросы: не видится ли Егор Александрович с Марьей Николаевной тайком? Она ведь хитра, сумеет найти уголок, где встречаться. Не выпустит она его из рук. И то сказать, такого-то красавца какая девушка не полюбит! Разлучница, креста-то на вороту у нее нет. Видит, что человека другая любит, а она отбивает. Мало мужчин, что ли? Выбирала бы в другом месте… В душе опять поднималось негодование против Протасовой…

Эти думы Поли были в одно сентябрьское утро прерваны громким говором в гостиной. Поля подбежала к двери и замерла на месте, сразу узнав знакомый голос.

— Марья Николаевна, какими судьбами! — воскликнул Егор Александрович в гостиной.

В его голосе послышалась радость.

— Здравствуйте, добрый мой… Тысячу лет не видала вас, — проговорила Марья Николаевна торопливо. — Ну, да теперь некогда говорить… Мне говорили, что у вас каждый день бывает доктор… Не у вас ли он?

— Нет, но будет сейчас… А что?

— Ах, несчастие! У Марфуши сын заболел… Дифтерит, кажется… Я не знаю, но боюсь… Ведь он у нее один… Милый, скажите доктору, чтобы сейчас же… Вы знаете, где живет Марфуша?

— Да, знаю…

— Ну, так укажите ему…

— Так подождите его…

— Нет, нет, я туда поеду… Нельзя ее одну оставить… Знаете вы их, еще что-нибудь натворят, глупые… Этакая ведь беда!..

Она в волнении пожала руку Егору Александровичу и быстро вышла из комнаты. Поля, совсем помертвевшая, вошла в гостиную.

— Что это? — глухо сказала она. — Марья Николаевна была?

— Да… Какое горе у бедной… У Марфуши сын захворал… Скорей бы доктор приехал…

Егор Александрович посмотрел на часы.

— Поехать ему навстречу — разъедешься, пожалуй? — в раздумье рассуждал он, не зная, что делать.