Над окошком месяц

Между делом подлетаю на спортивном самолёте Як-52, запоздало, правда, но всё же… Самостоятельно выполнял «бочки», «петлю», «виражи», а вот «штопор», полёт вниз головой выполнял уже сам инструктор, Николай Мочанский, это с его противогазом я улетал в Чернобыль, а теперь он начальник аэроклуба. Судьба его интересна. Он не попал в лётное училище, как и я, хотя страстно этого желал. Закончил училище связи. Политотдел заметил в нём необходимые для общественной работы качества и предложил комсомольскую работу. Зуд лётного дела не давал покоя, и Николай тайно от начальников посещал аэроклуб. Закончив его, поставил начальство перед фактом и, обладая необыкновенным обаянием, добился разрешения высшего начальства сдавать экзамены экстерном на лётчика вертолётной авиации. Отлично сдал и получил удостоверение лётчика. Потом лётные должности в эскадрильях и полках, в том числе должность начальника штаба полка в гарнизоне Мальвинкель, в полку, который я принимал и перегонял в Германию из Подмосковья. И вот встретились опять на аэродроме аэроклуба под Минском. Энергично жестикулируя, рассказал, каким принял он это хозяйство. Ужас! Всё в нерабочем состоянии, летать не на чём, топлива тоже нет, специалисты разбегаются. «А теперь, — довольно улыбается, — выгнать невозможно! Хорошо работают — хорошо получают! Думаю, сделать ещё…» — Я слушаю его и лишний раз убеждаюсь, что мир, жизнь держится на таких людях, как Николай Мочанский. Успеха ему в хороших делах!

Не могу забыть, хоть и прошло уже более тридцати лет, старика-киргиза. Я приехал во Фрунзе, чтобы перевезти к себе в Минск, ставшую вдовой, тёщу. Около рынка, куда я прибежал за арбузом, выкроив время между упаковкой коробок, мне встретился этот старик. Он шёл ко мне, даже спешил, опираясь о большую палку, и не спускал с меня глаз. Я остановился в ожидании. Поприветствовав меня по своему обычаю, он сказал: «Ты болшой человек!» Я ничего не понимал: спешить, ковыляя с трудом, чтобы сказать мне эти слова, в общем ничего для меня не значащие? «Ты болшой человек!» — повторил более настойчиво старец. Я посмотрел на себя со стороны и увидел: помятые штаны, серые от пыли ботинки, рубашка с пятнами пота, уставшее, почти измождённое в мытарствах, лицо. «Что во мне мог такое увидеть этот старец, что отличает от других, в таких же помятых штанах и пыльных ботинках?» — подумал я тогда, не перестаю думать и сейчас. Скажи мне это не старец, а цыганка, и вопрос бы не мучил меня… С упорством и наивностью Фанфана-Тюльпана жду озарения и своего величия до сего дня… Пока, увы! Нет ни озарения, как нет и величия. Подождём, нам не к спеху! Годом раньше, столетием позже — так ли уж это важно!

С цыганкой у меня тоже была интересная история. Будучи в отпуске в Армавире, я ушёл из душной квартиры в сквер, сел на скамеечке под деревом и стал рассматривать редких прохожих ради забавы, стараясь угадать их настоящее и будущее… Что уж такого я им тогда нагадал, сейчас не вспомню и под дулом пистолета, но мне это занятие оракула было интересно. И вот на тропинке показалась цыганка с ребёнком лет четырёх. Поравнявшись со мной, они остановились. Я улыбнулся, предугадывая действия цыганки, и не ошибся.

— Дорогой, дай тебе погадаю! Вижу, у тебя не всё спокойно на душе…

— Скажи мне лучше, кому сейчас легко на душе? — спросил я её. Мои слова сбили её с толку.

Поразмыслив, она сказала:

— Дай на мороженое сыну.

Я дал рубль. На пять мороженых. Это подкупило цыганку. Она присела рядом, и скоро многое из её жизни не было для меня секретом. Я узнал, что и у цыган не всё так гладко и красиво складывается в жизни. Муж её бьёт, гуляет с молодой. Она её таскала за волосы, и всё равно он ходит к ней. Деньги все забирает, детей нечем кормить. Ходят голодные и раздетые. Глянув на сынишку, я увидел очередное обездоленное существо. Отдал им последние три рубля и вернулся в душную квартиру, обойдя стороной пивной бар.

Вот и закончилось, в основном, моё повествование, а всё кажется, что что-то очень важное не сказал. Значит, оно не такое важное, если упустил, не стоит об этом жалеть.

Теперь долгими и бессонными ночами я вспоминаю свою родину, Сибирь, её белые заснеженные крыши избушек, сизые столбы дыма из труб и рогатый блестящий месяц на звёздном небе… Он там совсем другой.

Давным-давно, как с потолка взял, написал строки, которые теперь читаю и мне кажется, что это когда-то сбудется.