В мечтах все было совсем как в детской грезе о войне – героично и безболезненно. Но его видение отличалось конкретикой: он соскальзывал
в воду, полицейская дамочка успевала дотянуться и схватить его за руку, их обоих утаскивало за край плотины, и они, отмучившись, вместе уплывали в вечный сон.
40
Первой мыслью было утром пойти в отдел собственной безопасности, во всем признаться и тешить себя надеждой, что уволят ее по-тихому. Даже стало легче. Забыть о Ленин Райане. О Спайви, Макдэниэле и Кёртисе Блантоне. Но есть человек, о котором не забудешь. Каролина рухнула в кресло.
– Алан, – только и сказала она.
– Простите. – Дюпри замер перед ней. – Зря я рассказал.
Если она сознается, ему конец. Без вопросов. Когда дело закроют, ее могут понизить в должности – отправят читать лекции о вреде наркомании, преподавать или заниматься социальными программами. Был нож или не было ножа, дебошир пересек смертельную зону в двадцать четыре фута, а значит, жизни полицейского грозила опасность. В подобном случае нет однозначной установки о применении оружия. Откроешь огонь – будешь писать кучу объяснительных, но тебя оправдают. А вот Дюпри, желая ей помочь, сфальсифицировал улику. За это его посадят.
Дюпри перегнулся через стол и попытался заглянуть ей в глаза:
– Пожалуйста, простите меня. Сам не понимаю, зачем я это сказал.
Да нет, подумала Каролина, мы оба все понимаем. А с нами – Хендерсон, Дебби и, наверное, весь полицейский участок. Неважно, была ли у нас постель, главное, что у всех на виду, – сумма наших посланных друг другу улыбок и чуть-чуть затянутых переглядов.
Обещание поступка в сто раз хуже самого поступка. Она может делать вид, что не имеет никакого отношения к разводу Дюпри. Может себе говорить, что не спала с ним. Может оттягивать этот момент, но разве кто-нибудь – она сама, Дюпри или тот же Хендеросон – хоть на секунду усомнился, что рано или поздно они с Аланом сойдутся? Во рту стало горько, и Каролина подумала, что у самообмана тысяча оттенков, но вкус один.
– Я ничего от вас не требовала, – сказала она. – Я не просила вас… – Слово «разводиться» не выговорилось.
– Я знаю. – Дюпри уставился в пол.
Да, она не просила его бросить жену. И в чем-то это было еще хуже. Она
Никакой муж, никакая жена, никакой двадцатичетырехлетний бармен не переплюнут человека, с которым ты стараешься
– Я хотел вам помочь, – сказал он.
– Я должна вас поблагодарить? – холодно спросила Каролина.
– Нет, конечно.
– Вы не смели решать за меня, Алан. Если я облажалась…
– Вы не облажались. Все сделали правильно. Вы же не знали, что он бросил нож. А если б он выхватил у вас пистолет?
– Он был в дымину пьяный!
– Нет. Это был правильный выстрел.
Каролина уже была готова понять и простить Дюпри, но его снисходительность ее взбеленила:
– Вы себя-то послушайте! Зачем подбрасывать нож, если выстрел
– Вы были в шоке. – Дюпри вскинул руки. – Я хотел снять с вас груз.
– А теперь хотите шокировать. Теперь хотите придавить.
Дюпри потер виски:
– Нет. Я сказал, чтобы…
– Вам лучше уйти, – перебила Каролина.
– Я сказал, чтобы вы поняли, как сильно я…
Каролина вскочила, ее всю колотило:
– Как сильно, как сильно! – Она глотнула воздух. – Идите вы к черту, Алан! По-вашему, я не знаю? Последние шесть лет я тоже была здесь. В основном одна! – Голос ее дрогнул, она стиснула зубы. – Я прошу вас уйти, быстрее. – Каролина раскрыла папку и притворилась, будто читает, хотя буквы плыли перед глазами.
Дюпри развел руками – словно сдавался или просил понять. Но сейчас Каролина не принимала капитуляции и понимать не желала. Дюпри уронил руки и кивнул:
– Хорошо.
Он шагнул к двери, потом обернулся, но так ничего и не сказал. Просто вышел из комнаты, дверь тихо закрылась. Каролина затаила дыхание, ожидая, когда щелкнет замок. Выждав еще минуту, прошла к своему столу и шваркнула на него папку с делами Паленого. Потом вяло отшвырнула свой мобильник. Телефон шмякнулся на чей-то стол и свалился на пол.