Над Припятью

Голоса замолкли, и только продолжительное кваканье лягушек сопровождало облепленных грязью партизан. Шли в истертых, прокопченных у костров лохмотьях, за спинами висели пустые мешки и ранцы, а в них — крохи хлеба, картофеля, моркови или свеклы.

Вышли на сухую полоску земли. Замертво падали от усталости. Но командиры бдительно следили:

— Не садиться! Вперед, марш…

Над горизонтом взлетела в небо ракета. И еще одна, и еще… Ночь проясняется. Ракеты гаснут. Опять темнота.

— Вперед, вперед! — продолжают раздаваться команды по-польски.

— Вперед, друзья, скорее! — вторят голоса по-русски. Как ленивая змея, тянулась партизанская колонна.

Твердые ремни и холщевые пояса впивались в плечи, спины гнулись под тяжестью боевого снаряжения: ручных пулеметов, автоматов, сумок с боеприпасами и гранатами. Тащили разобранные станковые пулеметы. На носилках несли несколько раненых, пострадавших от налета врага, когда выходили на эти пустынные места. Все надо было нести на собственных спинах. Кони из партизанского отряда майора Иванова и разведэскадрона полка, которых не успели оставить в придорожных дворах, утонули в болоте, несколько были убиты, порублены на куски, а мясо сварено и выдано как паек на дорогу. Порции были небольшие. На третий день похода от них уже ничего не осталось.

И опять рассвет. Вверху, как всегда с утра, слышался глухой рокот. Это «рама» — фашистский разведывательный самолет.

Ряды партизан облетают приказы — останавливаться, расползаться в поисках сухой земли. Командиры рот расставляют охранение. Бдительность прежде всего. Враг может быть очень близко!

Капитан Гарда с майором Ивановым проверяют подразделения. Партизаны смертельно утомлены, запавшие глаза горят голодным блеском, пронизывает холодным ветром, но разжигать костры запрещено. Впрочем, что жечь? Все мокрое, прогнившее и зловонное. Гарда приказывает делать подстилки из ивовых прутьев и тростника и класть их слоями. Партизаны выполняют приказ и укладываются спать.

Командиры рот идут на совещание. Капитан и майор выслушивают доклады о ночном рейде, отдают распоряжения на день отдыха и следующую ночь. До цели недалеко. Офицеры расходятся по подразделениям, сбрасывают верхнюю одежду, с трудом стягивают размякшие сапоги. Гарда с Ивановым роются в картах.

— Надо поторапливаться, — беспокоится майор. — За нами может быть погоня… — Иванов отбрасывает со лба пряди слипшихся от пота волос, расстегивает выцветшую тиковую гимнастерку, ослабляет ремень, на котором висит тяжелый маузер в деревянной кобуре. — Как думаешь, Ян?

Гарда вытирает платком вспотевший лоб и шею.

— А может, гитлеровцы поджидают нас при выходе из этой ловушки, вот здесь? — Говоря это, Ян указывает на зеленое пятно на помятой и потертой штабной карте.

— Если так, то надо как можно быстрее вырваться отсюда. Пока фрицы не приготовятся, — не сдается майор.

— Но люди выбиваются из последних сил. Они будут нужнее там… — Капитан протягивает руку вперед.

Разговаривая, офицеры затягиваются дымом махорки из козьей ножки.

И так каждый день с тех пор, как они вырвались из шацких лесов. Словно забыли об усталости, натруженных ногах и недоспанных ночах. Партизаны крепко спали, а эти двое обменивались замечаниями, советовались… Во время трагического отступления и прорыва за линию фронта встретились их пути — поляка и русского.

— Хорошо, что идем вместе, — говорил Гарда, выпуская изо рта клубы дыма.

— Эх, брат! Жаль, что мы не встретились раньше. Задали бы фрицам перцу… Боевые у тебя люди, охотники за швабами. Видел я их в бою, знаешь, в феврале… Забыл название этой местности, несколько километров севернее Владимира…

— Водзинов.

— Точно. Водзинов. Мы поехали туда, когда моя разведка донесла о немецкой пехотной колонне. Я уже хотел ударить, когда твои ребята «поприветствовали» их из засады. И как! Даже кавалерия атаковала. Я едва своих удержал, у них тоже руки потянулись к саблям.

Улыбка осветила уставшее лицо Гарды. Ему была приятна похвала опытного командира партизанского кавалерийского отряда. Он знал, что майор Леонид Иванов участвовал не в одном сражении с гитлеровцами.