Над пропастью во сне: Мой отец Дж. Д. Сэлинджер

И я решила, что его уходы и появления, его отношения с Клэр до женитьбы были частью этой его личной драмы, нот конфликта. Но потом из разговоров с матерью я пыж пила, что к их браку привело некое событие совершенно иной природы: отец нашел нового гуру, в чьем учении вроде бы сглаживалось противоречие между земной любовью и небесной отрешенностью. Согласно проповеди этого гуру, Шри Парамахансы Йогананды, «женщина» — такой же, как и «злато», страшный враг просветления и кармического продвижения — могла преобразиться из мешка с «мокротами, грязью, слизью и нечистотами», о котором говорил Рамакришна, в нечто потенциально священное. За все то послевоенное время, когда отец предавался изучению религий, брак впервые представал чем-то потенциально возвышенным, а не изначально принижающим; Ева и змей уже не сплетались воедино.

Еще до свадьбы, осенними и зимними вечерами, Джерри и Клэр читали не отрывки из Веданты, как то делал Симор перед своей женитьбой, а книгу Парамахансы Йогананды «Автобиография йога». Мать рассказывала, что в то время их больше всего привлекали истории о Лахири Махасайе, гуру Йогананды, который жил с 1828 по 1895 год. О Лахири Махасайе говорится, что он был избран богом, дабы привести на путь йоги, ранее предназначенный лишь для хранящих чистоту и отрекшихся от мира, тех, кто желает просветления, но «нагружен» семейными тяготами, или «бременем мирским». Он утверждал, что даже самые высокие достижения йоги доступны для таких женатых мужчин.

Недавно мать прислала мне книгу вместе с запиской, где значилось: «не надо тебе продираться сквозь весь текст, посмотри в указателе о Лахири Махасайе и домохозяевах». Мать написала, что там есть «прелестные места» о Лахири Махасайе и его жене, об их обязанностях как «домохозяев» — то есть, людей семейных, с детьми, не монахов или монашек.

Мать вспоминает, как она «была полна радости оттого, что нашла путь», религию, утверждавшую, в противовес католицизму, в котором ее воспитывали, и который устанавливал иерархию, основанную на господстве мужчин, или в отличие от Веданты и центра Вивскананды, где холостые мужчины ставились выше женатых, что «и женщины на что-то способны». Она вспоминает, что книга Парамахансы Иогананды раскрепощала. Читая книгу, я не уставала поражаться: неужели мы с ней читали одно и то же? Особенно сильно я это почувствовала, когда дошла до разговора Йогананды с вдовой Лахири Махасайи, «Священной Матерью, или Каши Муни», как она названа в книге. Каши Муни рассказывает Йогананде, как она много лет назад постигла «божественную» сущность своего мужа. В спальне ей предстало видение: муж парил в воздухе в позе лотоса, и его окружали ангелы, которые поклонялись ему. Когда святой опустился на пол, женщина бросилась к его ногам и умоляла простить за то, что она так долго думала о нем, как о супруге.

«Господин», — вскричала я… — Я умираю от стыда, уразумев, что оставалась погруженной в сон невежества рядом с божественно пробужденным. С этой ночи ты больше не муж мой, но мой гуру. Примешь ли ты меня, ничтожную, к себе в ученицы?»

Ритуальным жестом гуру принимает ее в ученицы и велит склониться перед ангелами. Хор ангелов поет:

«Блаженна ты, супруга Божественного. Тебе наш привет». Тут они склонились к моим ногам и — чудо! Их сверкающие образы исчезли…

С этой ночи Лахири Махасайя никогда больше не спал в моей комнате. Он вообще больше не спал. День и ночь сидел он и центральной зале внизу, в обществе своих учеников».

Потом Каши Муни говорит Йогананде, что должна покаяться перед ним в «грехе», который она совершила против своего «гуру-мужа», когда через несколько месяцев после видения и посвящения в ученицы она вдруг почувствовала себя «заброшенной, в пренебрежении».

«Однажды утром Лахири Махасайя вошел в свою комнатку за какой-то статьей; я быстро последовала за ним. Охваченная горечью, я злобно заговорила с ним:

— Ты проводишь все время с учениками. А как же твои обязанности по отношению к жене и детям? Жаль, что ты не заботишься о том, чтобы достать больше денег для семьи.

Господин с минуту глядел на меня, а потом — о чудо! — исчез. В страхе и трепете услышала я голос, звучащий со всех концов комнаты.

— Все сущее — ничто, разве ты не видишь? Разве может ничто, вроде меня, обеспечить тебе богатства?

— Гуру-джи, — вскричала я, — миллион раз прошу у тебя прощения! Грешные глаза мои больше не могут видеть тебя; прошу, яви свой священный облик.

— Я здесь.

Ответ прозвучал сверху. Я подняла глаза и увидела, как господин явился из воздуха; голова его касалась потолка. Глаза горели ослепительным пламенем. Вне себя от страха я, рыдая, пала к его ногам, когда он спокойно опустился на пол.

— Женщина, — сказал он, — ищи божественных сокровищ, не жалкой земной мишуры…