Над снегами

Самолет не найден, летчики тоже… Конечно Эйельсон не новичок, который снег видел только на картинках. Имея запас продовольствия, полярное оборудование и наконец свой громадный опыт, летчики могли добраться до какого-нибудь селения чукчей и там пережидать пургу и полярную ночь. Теоретически это вполне возможно, но… мы думаем о той пурге, которая бушевала в течение многих суток, заносила наши самолеты и дом громадными сугробами и даже вблизи нашей базы не давала возможности передвигаться…

Мы заговорили все разом. Проклятые условия… В то время как люди, может быть, погибают, мы должны сидеть здесь, кормить собак и ждать, пока кончится этот, извините за выражение…

Мы должны немедленно вылететь, но как это сделать, когда там еще ночь, у нас нет приборов для ночного полета и когда наши машины висят на волоске: вот-вот их окончательно изуродует. Сможем ли мы вообще на них когда-нибудь оторваться от земли?

Как сможем мы забросить бензин на Колючинскую губу для Чухновского, когда собаки берут не больше 100 кило, а наши бочки не менее 350 каждая?

В этот вечер мы долго не ложились спать, обсуждая подробности событий и взвешивая всевозможные варианты нашей работы.

Уже поздно ночью, когда мы все разошлись по своим, комнатам и Эренпрейс, повернувшись к стене, спал, я все лежал с открытыми глазами и ясно видел перед собой картину: разбитый самолет… двое людей, увязая по колено в снегу, идут прочь… кругом, куда ни кинешь взгляд, белая пустыня… то там, то сям, как маленькие смерчи, кружатся снежинки… начинается пурга…

ПОСЛЕДНИЕ ПРИГОТОВЛЕНИЯ

Дни стали значительно длиннее, и сильно потеплело. Сильным ветром очистило бухту ото льда. Сейчас она спокойная, и ясная, как свежепротертое стекло. Появилась масса уток, гагар и других не знакомых мне водяных птиц. С громкими криками они тучами носятся над водой и садятся на берег и скалы.

Северная часть бухты, как бассейн в зоологическом саду, кишмя-кишит нерпами.

Большую часть времени мы проводим у самолетов. С большими трудностями нам удалось их окончательно откопать и поставить на уровень снежного покрова. Много времени ушло на скалывание льда, выгребание снега из кабинки и оттаивание паяльными лампами тех мест, до которых никак нельзя было добраться, но которые были битком забиты снегом и льдом.

Вторая машина находится в крайне жалком состоянии. Мы не высказываем друг другу своих опасения, но, смотря на нее, каждый из нас проникается далеко не оптимистическим настроением.

Ее крылья, элероны, фюзеляж и даже внутренность кабины покрыты белым налетом карозии.

Карозия — это окисление дюралюминия от действия соленой воды. Хотя наши машины стояли примерно шагах и трехстах от бухты, но очевидно соленые брызги от разбивавшихся волн все же в виде мелкой пыли долетали до них и садились на их корпус.

Карозия настолько сильно разъедает дюралий, что в течение весьма короткого времени крепкий металл размягчается, быстро разрушается и в конечном итоге превращается в решета. Если вы тронете пальцем то место, которое покрыто белым налетом, то почувствуете, как под вашим давлением металл сейчас же погнулся: если сделаете усилие чуть больше, то палец может свободно пройти насквозь. Единственно, что может относительно предохранить от карозии — это лаковая краска.

Может быть, мой самолет был лучше покрашен или возможно, что он стоял в более выгодном положения — мотором к бухте, а не хвостом, как второй, — во всяком случае он пострадал не так сильно.

Единственно, что мне пришлось с ним сделать— немножко подклепать хвостовое оперенье.

После детального осмотра второй машины мы пришли к печальному выводу, что в таком состоянии, в каком она находилась, лететь нельзя. Ее левый элерон буквально разваливался. У нас в запасных частях было несколько кусков дюралюминия, но делать из них почти целиком подкрылышек — элерон — без станка и точных измерительных инструментов было по меньшей мере наглостью.

Однако нашего нахальства, оказывается, хватило и на это. Мы тщательно мерили, кроили, клепали, и наконец в результате кропотливой работы мы о гордостью поставили на самолет новый элерон. В нашем распоряжении не было краски, в своем складе мы нашли только черный лак для поплавков, которым мы целиком и покрыли все крыло. Получилась какая-то пиратская машина, нахватало только на черном фоне белого черепа и костей.

Из Пинкигнея пришла новая телеграмма. В ней был приказ о немедленном вылете на розыски пропавших американцев, которые по слухам сели в пятидесяти километрах восточнее Северного мыса. Между ее строк мы почувствовали удивление по поводу того, что мы все еще находимся в бухте Провидения, как будто бы люди, ее пославшие, на мгновенье забыли, что Чукотка не какой-нибудь санаторий с железнодорожным сообщением, где сел на экспресс и отбыл в любом направлении. В ответ на нее Слепнев составил длиннейшую телеграмму.

Нам осталось еще не много. Ремонт самолетов почти окончен. На второй машине уже пробовали мотор. Работает как будто бы сносно. На своей я закончил установку добавочного бака и сменил бензинопровод.