Над снегами

Со всех окрестностей к нам приехали созванные на совет чукчи. Под председательством Маврикия они долго обсуждали как организовать переброску бензина на собаках. В накуренной столовой, поглощая чай в чудовищном количестве, они высчитывали, сколько потребуется «собачьих сил» при той таре, которая у нас имеется, и сколько времени это все займет. Решили, что нарты с бензином должны уйти раньше нас на день, на два.

Подготовка к отправке нарт идет полным ходом. На дворе слышно, как лают собаки и кричат чукчи. Из склада уже доставлены цилиндры бочек с горючим и запас сухой юколы для собак Сейчас они покидают бухту.

Я сижу один у себя в комнате. Маврикий на улице отдает последние распоряжения чукчам, а Галышев и Эренпрейс возятся у своей машины. Завтра мы вылетаем. Полярная ночь па Северном еще не кончилась, но мы ждать больше но можем. Мои вещи т. е. то, что мне необходимо, уже собраны и уложены. Кажется, больше никто уже не может удержать здесь нас.

МЫ ИДЕМ НА СЕВЕРНЫЙ

Слегка вибрируя от работы мотора, который ровным гулом заполняет уши, самолет идет на север. Сзади и немного справа идет машина Галышева. Кажется, что она не двигаясь, висит в воздухе, и только снежный покров внизу и неровность льдов уходят назад, будто мы, не связанные законом притяжения, поднялись в воздух, а земля, как громадный глобус, медленно поворачивается под нами на своей оси. Через два часа мы будем на Северном мысе.

Вылетев на заре из бухты Провидения, мы после часового полета при сильном встречном ветре благополучно сели в Пинкигнее. Во время полета на моей машине отказался работать саф. Провозившись с ним после посадки часа два-три и отморозив при этом себе руки, мне все же удалось его наладить. Словно в награждение за мои труды, Кириленко вручил мне только что полученные телеграммы от моих. В ответ я отправил, что жив, здоров и «настроение бодрое».

Вылетев из Пинкигнея, мы минут через двадцать обогнали наш собачий обоз с бензином. Па мгновенье видели круто закинутые вверх головы погонщиков собак. Несколько взмахов рукавицами, и обоз, и чукчи словно растаяли в беспредельной снежной пустыне. До реки Лаврентия мы также дошли благополучно.

От Лаврентия мы вышли четыре часа тому назад. Уже четыре часа мы слушаем рев мотора. Под нами громоздятся суровые скалы, с острыми пиками вершин, покрытые снежной шапкой сопки… Справа Берингов пролив с отдельными льдинами, вылезающими да берег, а еще правее покрытая белесой дымкой тумана Аляска — мыс Принца Уэльского…

Да, здесь красиво, но сесть — верный гроб… Нигде, куда только ни кинешь взгляд, нет ни одной приличной площадки. Я толкаю Слепнева локтем и успокаивающим жестом махаю вниз. Он поворачивает голову и утвердительно кивает.

Слепнев в своем меховом комбинезоне кажется вдвое растолстевшим. Штурвал дочти упирается в его меховой живот, и за громадными рукавицами его совсем не видно.

Скоро Северный мыс. Чувство невольной гордости, не за себя, а за всех нас, вырвавших когтями и зубами обе машины изо льдов, невольно наполняет всего меня. Я оборачиваюсь назад, смотрю на повисший в воздухе самолет Галышева и махаю ему своей тяжелой рукавицей; но машина довольно далеко, и меня, кажется, не видят.

Под нами тянется снежная пустыня, скалы и льды…

С каждой минутой мы все ближе и ближе к цели. На мгновенье у меня появляется мысль, что мотор может встать и на виду у «Ставрополя», но я сейчас же гоню ее прочь. Этого быть не может.

Слепнев трогает рукой мою коленку и показывает своей медвежьей лапой куда-то вперед. Я внимательно смотрю на снежные горы, извивающуюся речку Амгуэму, на льды, но ничего на земле не замечаю. Наконец поднимаю глаза немного выше и в изумлении начинаю тереть свои очки. Нам навстречу, увеличиваясь, с каждой секундой, идет самолет!

Вот он уже совсем рядом. Это небольшой почтовый биплан. Я ясно вижу на его красном фюзеляже опознавательный знак Соединенных штатов…

Согласно этикета, как обнюхивающие друг друга собаки, мы сделали по приветственному кругу и сейчас же разошлись: мы дальше на север, американец — на восток.

Мы еще ближе к «Ставрополю». По времени мы должны вот-вот его увидеть. Клочья тумана, повисшие то тут, то там, суживают горизонт и поле видимости. Я протираю запотевшие очки и выглядываю за козырек. Резкий ветер давит на стекла и жмет голову назад. В туманной дали ничего не видно.

Но вот вдалеке, где узенькая полоска чуть приметного берега изгибается в виде буквы «С», я вижу маленькую темную скорлупку с торчащими вверх двумя спичками-мачтами: «Это «Ставрополь»… Нет, не похоже, это вероятно «Нанук»… Да, конечно, вот около него и американские самолеты… А где же наш?… Ах, вот гораздо правее темный корпус — это «Ставрополь»…