Над снегами

Самолет, стоящий в 120 метрах от нас, уже занесло по амортизаторы. Для того чтобы добраться до него, не заблудиться, нам пришлось устанавливать специальные вехи. Через определенные промежутки времени дежурные, низко пригнувшись к земле и закрыв лицо рукавицами, пробирались к машине, проверяли крепления и брезент, которым были закрыты мотор и кабина. Однажды, отправляясь к самолету, Дубравин, матрос Садкин, и я, несмотря на поставленные вехи, все же сбились с пути и только с большими трудностями добрались до палатки.

В нашем помещении «климат был резко континентальный». Когда топили печь, температура наверху, около конька доходила до плюс 20, в то время как внизу было минус 10 Развешивая для просушки по потолку всевозможные части своей одежды, мы сидели около печки и лязгали зубам от холода. Каждое утро, для того чтобы вылезти из палатки, приходилось прокапывать кротовую нору, чтобы можно было лопатой немного расчистить вход.

В долгие вечера мы сидели, тесно прижавшись друг другу, и, протянув руки к огню, старались за рассказами забыть действительность. Здесь были и полеты по знойном Туркестану, где прикосновение к самолету обжигает и плевок на крыло шипит, и вынужденные посадки в центре Москвы, и охота на тигров и медведей, и рассказы о всевозможных приключениях в портах Индийского и Тихого океанов…

Когда, увлекшись необыкновенными историями, мы вдруг замечали, что одно из полотнищ от снежного наноса кругли чревом выпирало внутрь палатки, грозя вот-вот разорваться мы бросали жребий, кому с лопатой в руке вылезать и вмешиваться в нормальное течение природы.

Обычно добровольцем вызывался Дубравин. Опрокинув предварительно своим громадным корпусом несколько предметов, он под аккомпанемент нашей ругани, как медведь из берлоги, медленно выбирался наружу.

Мы знали вперед, чем пахнет эта история, но все-таки замирали и робко надеялись. Проходила томительная минута Потом полотнище начинало угрожающе колыхаться, мы \ панике начинали кричать, а через несколько секунд над нашими головами уже темнело звездное небо и откуда-то сверху слышался рокочущий смех.

Дубравин — удивительный человек. Он выше всех нас на добрых две головы и шире каждого по крайней мере в три раза. Это единственный человек, который, перенося свои пожитки из владивостокской гостиницы на «Ставрополь», мечтал где-нибудь застрять и зимовать во льдах. Невинное желание юноши было выполнено на все сто процентов. Впрочем, чтобы объяснить такое необычное стремление, надо сказать, что Дубравин — студент последнего курса кораблестроительного института и его специальность — суда ледокольного типа. Для изучения льдов он и нанялся матросом на уходящий к северу «Ставрополь», надеясь таким образом как следует изучить ту обстановку, в которой будут ходить его ледоколы. Надо полагать, что этой зимовкой он остался доволен.

На четвертый день пурга стихла. С трудом расчистив снег перед палаткой, мы один за другим, жмурясь от солнца, вылезли наружу. То, что мы увидели, вызвало у нас невольные возгласы удивления. Вся местность была чужой, словно мы за эти три дня очутились на новом месте. Место наших работ было полузасыпано, и кругом, куда хватал только взгляд, возвышались большие дюны снежных надувов.

Со стороны избушки Брюханова к нам приближались нарты.

ВТОРАЯ НАХОДКА

Борланда вновь занесло большим сугробом. Снега словно не хотели отдавать человека, который один из первых смотрел на них свысока. Мы потратили не мало времени, прежде чем смогли вторично откопать его и сделать несколько фотографий для составления будущего акта.

Через некоторое время на легком «стирмэне» прилетел Гильом. Он только мельком взглянул на труп и сейчас же отошел. Я видел, как дрогнуло его лицо, когда он изменившимся голосом сказал:

— Да, это Борланд…

Завернув тело в полотнище, мы перенесли его к нашему самолету. Кабинка приняла первого пассажира…

В этот день у нас произошло еще одно событие. Часов около двенадцати дня мы заметили на горизонте нарты. По собакам и всем приметам это были не наши охотники. Только тогда, когда нарты подошли гораздо ближе, мы узнали в погонщике собак нашего каюра Дьячкова. Несмотря па пургу и непогоду, которая заставала его в пути, он благополучно доставил почту для «Ставрополя», сухую рыбу для собак и так много испортивший нам крови бензин для Колючинской губы. Выглядит Дьячков хорошо, и его камчатские псы такие же сытые и жизнерадостные, какие были в бухте Провидения. Оказывается, что собаки на Севере для нас серьезные конкуренты…