Над тёмной площадью

— И еще ты не в состоянии представить, — продолжал он торопливо, будто вдруг осознал, как мало у него осталось времени, — какую пропасть унижений и какие муки одиночества я испытал за те два года, что провел в тюрьме. Для такой натуры, как я, последствия были самые печальные. Там они отделяют тебя от людей, от всего мира, чтобы ты даже и помыслить не смел, что ты не такой, как все; и что ты чувствуешь, когда люди кричат тебе: «Будь таким, как мы! Это очень просто!» — или презирают тебя, говоря: «Не смей быть таким!» — а ты душу свою отдал бы, чтобы быть таким, как они, если бы только мог! Но скорее всего не получилось бы, потому что, если у человека свое особое видение жизни, совершенно иное и индивидуальное, особый взгляд на мир, он не может его утратить, даже если бы очень захотел. Но в своей любви к тебе, Хелен, я был нормальным человеком. Я любил тебя так, как мужчина любит женщину. А ты не любила меня… Или все-таки любила, хоть немножко? Любила? Ведь правда любила?

Он упал перед ней на колени и обнял ее. Из-за его огромного роста его лицо было на одном уровне с ее лицом. Он смотрел ей в глаза, и в его взгляде было столько чувства и мольбы — последней, прощальной мольбы.

И каким-то чудом в тот момент, единственный за все время, пока они были вместе, она почувствовала, что любит его. Позже она так и не смогла объяснить, что это было — сострадание, или материнская жалость, или сознание того, что он покидает ее, — но в те короткие мгновения она любила его со страстью, какую он всегда ждал от нее.

Она забыла обо мне, забыла все происшедшее, и в тот жгучий миг пережила блаженство, каким могла бы стать вся их жизнь с Осмундом; да, да, люби она его — и он был бы спасен, как и она сама, от всех постигших их несчастий.

Она ощутила, как потрясен он был ее порывом. Они целовались, как никогда не смели, слившись губами, сердцами; ее рука лежала у него на груди, а он ласкал ее волосы.

Но вот он поднялся, отступил от нее и, глядя поверх ее головы в окно, произнес:

— Прощай, моя любимая.

Затем он подошел к двери в спальню и отпер ее.

Неожиданная мелочь заставила Хелен вернуться к мыслям обо мне. Она увидела на столе моего «Дон-Кихота» и взяла книжицу в руки.

Из спальни появился Пенджли.

— Я спал, — сказал он. С очками на носу, заспанный и взъерошенный, он был похож на сову.

Осмунд обратился к нему:

— Ну идемте. Мы отправляемся с вами вдвоем.

Однако Пенджли думал иначе:

— А вот и нет. Лично я хочу вам сделать такое предсказание: недели не пройдет, как вы будете мне платить мои пятьсот фунтов и радоваться. Недели не пройдет, как вы будете любить меня, как своего родного брата, нежнее даже, чем мой собственный родной братец изволил любить меня… Спокойной ночи.

Он шмыгнул к двери, выскочил вон… Осмунд ринулся за ним. Хелен слышала, как открылась входная дверь, и внезапно вся квартира словно превратилась в балаган. Было впечатление, что в нее ворвалась толпа хохочущих, поющих, орущих людей. В этом гаме она едва слышала голос Осмунда. Кто-то улюлюкал, кто-то свистел…

Секунду спустя, когда она уже была в передней, ей показалось, что весь мир просто-напросто сошел с ума.

Глава 13 Вечеринка

Могу себе вообразить смятение Хелен, которая после той любовной сцены с Осмундом, проходившей в тишине гостиной, вдруг оказалась среди шума и гама, в невероятной, фантастически разряженной, пестрой компании.

Но и в тот момент все ее мысли были с Осмундом.

Единственное, о чем она подумала тогда, наблюдая это сборище, — это о том, что ей ни в коем случае нельзя бросать Осмунда. Она твердо решила быть с ним до самого конца.

Когда Хелен стало ясно, что Осмунд больше не в состоянии владеть собой, в ее сознании я отошел на второй план. Она переживала по отношению к нему то же, что я переживал по отношению к Хенчу: она понимала, что он потерял рассудок и потому беспомощен в этом мире, состоящем в массе своей из нормальных, здравомыслящих людей.

Так что простим ее, если она, выбежав на лестницу, поначалу решила, что не только ее муж, но и весь мир вслед за ним сошел с ума.

Вы должны помнить, что в отличие от меня — я-то уже был в курсе дела — она совершенно ничего не знала о вечеринке в квартире номер три у какого-то майора Эскота (понятия не имею, кто он такой). И естественно, она вовсе не была готова к тому, чтобы вдруг очутиться среди мифологических персонажей — древнегреческих богов и героев, которые к тому же успели изрядно наклюкаться, даже еще не добравшись до вечеринки.

Казалось, вся лестничная площадка была битком набита пациентами клиники для душевнобольных. Часть их дружной гурьбой проталкивалась вверх по лестнице, другие — вниз. Необъятных размеров мужчина, не имевший на себе, по мнению Хелен, ничего, кроме ночной сорочки, а на потной лысине — съехавший набок металлический венок из крашенных в ярко-зеленый цвет листьев, писклявым женским голосом выкрикивал:

— Поживее, девочки, мы опаздываем. Страшно опаздываем! Ужас как опаздываем!