Над Тиссой

Глаза молодого машиниста, как и ожидал Кларк, заблестели.

– Замечательная. Отремонтировали на славу.

– Таскать тебе, Петро, не перетаскать поезда: в Венгрию и Чехословакию, в Румынию и на Карпаты.

– Я же тебе сказал: не Петро я, а Василь, – терпеливо, не обижаясь, проговорил Гойда.

– Сегодня куда собрался? – Кларк задымил самокруткой.

– Через Тиссу, в Венгрию.

– Венгрия!… Всю я ее прошел, от Тиссы до самого Дуная… – Кларк закрыл глаза, скорбно поджал губы и вздохнул: – Друга я похоронил в Тиссаваре.

– В Тиссаваре? В братской могиле?… Как его фамилия? Я всех знаю, кто там лежит.

– Сержант Иванчук Петро Сергеевич, – ответил Кларк. – Парень был – кровь с молоком. Голубые глаза. Русый чуб… – Кларк помолчал. – От самого Сталинграда вместе воевали. Ближе брата он мне был. Поверишь, каждого человека, кто нравится, Петром с тех пор зову.

Кларк усмехнулся. Теперь, конечно, Василь понял, почему он так упорно называл его Петром. Кларк раздавил окурок каблуком. Не поднимая головы, сказал глуховатым, печальным голосом:

– Поклонись, Петро, той братской могиле и положи на нее ветку сирени.

Кларк вскинул голову и будто впервые увидел кувшин с букетом белой махровой сирени. Сурово прищурясь, он долго смотрел на него. Потом молча снял со своей груди орден Славы, отделил от него муаровую ленточку, приколол ее булавкой к цветам.

– Вот, так и положи! – сказал он внушительно. – Больше всех своих орденов любил мой Петро простой солдатский орден Славы.

…Павшие в боях лежали на орудийных лафетах, укрытые красными знаменами и засыпанные темноалыми розами. Они погибли здесь, на тиссаварском плацдарме, на левом берегу Тиссы, в боях за первую пядь венгерской земли.

Их хоронили в суровый день октября 1944 года. Шел мелкий и густой, теплый и бесконечный дождь, какие бывают только в Закарпатье. Черные, с белыми зубцами тучи наползали с гор и закрывали равнину. Один за другим падали в тяжелые, сырые сумерки удары колокола тиссаварской церкви. Траурная процессия медленно двигалась по городу. Тысячи венгров, склонив голову, с зажженными факелами в руках, следовали за строем советских бойцов и офицеров.

Братья по оружию – сержант и полковник, капитан и ефрейтор, рядовой и лейтенант, пехотинец и артиллерист, сапер и танкист – легли рядом, плечо к плечу, как и воевали, в одну братскую могилу на центральной площади города Тиссавара.

Серебристые ели, юные карпатские смереки – сосны – выстроились вокруг литой бронзовой ограды. У подножия обелиска зеленел никогда не увядающий горный мох. Чуть ли не круглый год цветут здесь розы: белые и алые, розовые и оранжевые, с берегов Дуная и озера Балатон, горные и равнинные – все виды роз, какие только есть в Венгрии. Венгры кладут на мрамор надгробной плиты горные фиалки, подснежники, тюльпаны, незабудки, сирень, ветки японской вишни с гроздьями цветов, венки из махровой гвоздики, многоцветные маки.

Днем и ночью под толстым матовым стеклом, на котором начертаны имена погибших, струится неоновое пламя. И рядом с этим вечным огнем часто загорается скромная восковая свеча, поставленная крестьянкой из земледельческого кооператива имени Матиаса Ракоши или какой-нибудь труженицей города Тиссавара.

Пионерская колонна, проходя мимо могилы советских воинов, дружно вскинет руки над головой и провозгласит:

– Элоре, пайташок! Вперед, друзья!

Венгерский солдат не пройдет мимо, чтобы не отдать честь праху бойцов великой армии, которая помогла миллионам людей отвоевать волю и мир.

Всякий, кто едет из Вены в Будапешт, в Советский Союз или из Москвы в Будапешт и Вену, считает сердечным своим долгом склонить голову перед гранитным обелиском.

Готовясь к переходу советской границы, Кларк поставил в известность своих тиссаварских сообщников, что он при благоприятном исходе «командировки» использует придуманный им прием связи: перешлет на тиссаварскую могилу советских героев букет сирени с приколотой к нему муаровой ленточкой.

Завтра, а может быть, уже сегодня сообщник Кларка получит орденскую ленточку, на которой шифром будет написано первое донесение нового яворского агента: «Закрепился, как предусмотрено. „Старик“ погиб. Возникла опасность провала. Принял меры. На русском паровозе № 50—49 в следующий какой-нибудь рейс будет переправлен в поддувале, в асбестовом мешке, „Бездомный“. Укройте в надежном месте. Подробности – позже».

…Иван Белограй звонко шлепнул себя по лбу:

– Да, Петро, чуть было не забыл! Слыхал, какое мне счастье привалило? Выиграл по займу. Да еще как! Двадцать пять тыщонок с неба упало… Куплю «победу». – Он подмигнул Василю Гойде. – Приходи после работы – кутнем так, что в Карпатах аукнется! Адрес запомни: Степная, шестнадцать, дом бабки Марии. Пока!

15

Василь Гойда вернулся из поездки в Венгрию на следующий день, в воскресенье. Едва он успел помыться и переодеться в праздничный костюм, как в дом ввалился шумный и веселый, уже охмелевший Иван Белограй.

– Купил! Без всякой очереди, – объявил он. – Новенькая. Всего сто километров на спидометре. Пойдем!

Он схватил Гойду за руку, потащил на улицу.