Над уровнем моря

За носилки мы взялись вдвоем с Симагиным, но, сделав несколько шагов, опустили их - Виктор был все-таки тяжелым, а тут сразу загромоздили путь валуны, и нельзя было, выбираясь из этого каменного мешка, их миновать. Подняли посилки вчетвером. Это было совсем другое дело. Полезли на камни.

- Больно, Витек? - спросил Симагин.

- Потерплю...

На влажных крупных камнях мох плохо держался и оскли-зал. Мы были одного роста с Жаминым, шли впереди, а Сима-гину с Котей приходилось поднимать носилки до плеч, чтоб Виктор не сползал. Это не везде получалось, и больной сам старался помочь нам - хватался за палки повыше.

Кое-как мы втащили его наверх, где начинался лес. Симагин не смотрел на меня, отворачивался, поглядывал вверх. За вершинами деревьев голубело небо и белели редкие облака.

- Там проход есть, Александр? Пролезем?

Жамин кивнул, но я начал сомневаться в успехе нашего предприятия. Одному и то тяжело в расщелинах, а мы поднимаем на уступы неудобные носилки с лежачим больным. Безнадежное дело! И не было никаких признаков, что этот склон ущелья полегче, чем тот, с какого мы вчера спустились. О каком проходе они говорят?

Конструкция носилок имела существенный недостаток. В них не было поперечной жесткости, Виктор провисал, на бедро и ногу ему постоянно давило. Кроме того, несмотря на его усилия удержаться на носилках, он все время сползал и зря только тратил силы. Надо было что-то придумывать. Я снял свой брючный ремень.

- Это дело, - сразу понял Симагин. Теперь не сползет - мы перехватили грудь Виктора ремнем, пропустили концы под руки и закрепили на палках.

- Мозг! - высказался Котя по моему адресу. - Кардинальное решение...

- Помолчи, - одернул его Симагин.

- Бу-сделано, - с готовностью отозвался тот.

- Ты только не обижайся, Константин, - пояснил Симагин. - Но я тебе еще вчера сказал, что иногда лучше обойтись без слов, понял?

- Да бросьте вы! - попросил Виктор. - Не ругайтесь. Двинулись дальше. Стало поровней, но эта поросшая лесом и высокой травой терраса тянулась вдоль реки, а нам надо было вверх, на голый хребет. Камней и тут было много, они таились в траве и корягах, но мы двигались осторожно и медленно, чтоб не запнуться, не перекосить ношу. Едва ли это все МОГЛО закончиться хорошо. Посоветоваться с Симагиным? Но о чем? Предложений-то у меня нет!

Сейчас от меня требуется единственное - "тянуть лямку". И я потянул, не обращая внимания на боль в пятке, на усталость. И постепенно даже приспособился думать и вспоминать.

...К концу той памятной встречи секретарь горкома дал мне пищу для новых размышлении. Разговор с ним закончился посреди кабинета. Смирнов, провожая меня, вдруг дотронулся до моего рукава.

- Скажите, Андрей Петрович, вы в каком настроении уходите? Только откровенно!

- Неважное у меня настроение, Владимир Иванович.

- Почему?

- Отдушины не вижу.

- Знаете, я тоже буду откровенным, - сказал Смирнов, внимательно всматриваясь в меня. - Я бы не стал тратить на вас столько времени, если б сразу не поверил, что вы сами откроете эту отдушину...

Он заметил мое недоумение, медленно прошелся по кабинету, думая о чем-то своем, потом остановился напротив меня.

- Партия! Понимаете... В партии, конечно, как везде, есть разные люди, даже очень, но в ней вечно зреют свежие силы. И за партией всегда последнее слово, а она его еще не сказала!

- Сколько можно ждать? - вырвалось у меня.

- Партия не с такими проблемами разбиралась и сейчас разберется, продолжал он немного нелогично, словно не слышал меня. - А ваша беда, Андрей Петрович, в том, что вы одиночка, самодеятельный бунтарь.

- Я уже не один.

- Кто еще? - быстро спросил Смирнов.

- Вы.

Он хитро засмеялся. Я чувствовал, что давно пора уходить, а мы все говорили и говорили - о будущем заседании парткома, о нашем толковом начальнике сектора, об Игоре Никифорове и других конструкторах, вообще о кадрах и принципах их выдвижения, о брошюре Терещенко, которую я пообещал подбросить Смирнову (я так и сказал-"подброшу"), и то, что мы разговаривали стоя, лишь подчеркивало этот уместный в данном случае стиль.

- И все же очень уж сложна жизнь, - сделал я еще одну попытку поплакаться.

- А что вы имеете в виду?

- Вообще...

- Уверен, что тут у вас позиции зыбкие.

- То есть? - встрепенулся я, подумав: "Не станет же он доказывать, будто жизнь - простая штука!" А Смирнов почти закричал:

- Встречаясь с бюрократизмом, криводушием и беспринципностью, утешаем себя: "Сложная все-таки эта штука - жизнь!" А это просто плохая жизнь! Вы заметили, что у нас повелось плохого человека называть "сложным"? Такие же комплименты мы жизни выдаем, фактически упрощая ее!..

- Это для меня очень интересная мысль, Владимир Иванович, честно скажу. Но это же действительность! И что делать?

- Прежде всего не .стонать: "Ах, какая сложная жизнь!" Неужели я зря потратил время? - недоуменно спросил он, и мне стало не по себе.

8. ИВАН ШЕВКУНОВ, ЛЕСНИК

- Явился? Гонял тебя леший! Люди делом занимаются, а мой?..