Над вечным покоем

– Дя уж ето… попаче ентой мочи, которую льет Бобриха в чан для гостей своихних. О-о-ох! – старик взялся за живот. – Спасибо, Миша. Вот че б я без тя делал! Ты-то пей, родненький!

Марков отошел от друга, уселся за стол, налил сивуху в годами немытый стакан. Охотник не раз пил из посуды Митрича, и после каждого глотка задавался вопросом: горчит ли пойло, или это грязная посуда добавляет горький привкус. Марков, зная особенности местной утвари, не задумываясь осушил стакан до дна. Неимоверно обжигающий спазм прошелся по горлу и устремился в глубину брюха. Марков сощурился так, что у него заслезились глаза.

– Ой… Мишань, чета… Чета мне совсем неладно.

– Может, Юльку позвать? – Охотник щурился от пекла в горле. – Сейчас, отдышусь только.

– Подставь, любезный, ведерко… – неимоверно ласково попросил лесоруб. – Чую, блевану опять! Ой, как мя трясеть!

– Будешь потом пить еще? – сказал Марков, поднося металлический таз, найденный на столе. – Давно я тебя бухим не видел.

Митрич снова опустошил желудок. На этот раз в рвоте Марков увидел кровь.

– Сука мя траванула. Я не вижу ниче, Мишаня, Потряс меня…

И лесоруб в один момент провалился в небытие. Сколько бы следопыт ни звал бедолагу, в ответ получал лишь непроизвольные стоны. Лесоруб уже не слышал речей Маркова. Глаза закатились под веки, а грудь быстро колыхалась в ответ на неглубокое дыхание. На лбу проступили жирные капли ледяного пота, а тело, что еще недавно совершало осмысленные движения, забилось в судорогах. Марков, не ожидавший, что Митричу резко станет худо, попытался вызвать больному рвоту, но даже не смог перевернуть товарища на бок, ибо мышцы дровосека сковало свинцом. Понимание, что он бессилен перед недугом приятеля, посетило голову не сразу. Охотник, как мог, старался облегчить страдания друга, но Митрич быстро уходил в небытие, на глазах теряя силы. Запавшие глаза были тому доказательством. Бывший белый не хотел оставлять без присмотра теряющего силы старика, но единственный человек, способный помочь умирающему, – это добросердечная потомственная лекарша, что работала в двух минутах ходьбы от хибары лесоруба. Марков собрал волю в кулак, схватил Митрича за правый бок, обращенный к стене, и рванул неподъемное туловище на себя, дабы мужик не захлебнулся рвотой, пока находится под стражей бардака и пустых бутылок из-под самогона. Убедившись, что удушение от желудочных выбросов Митричу не грозит, зверолов бросился за помощью к супруге.

Глава шестая

Марков успел застать Юльку в лекарне – жена охотника вяло собиралась домой, утомившись после тяжелого дня. В тот момент, когда зверолов вьюгой залетел в опустевший предбанник, супруга надевала шубу. Впервые увидев растерянные глаза мужа, Юлька ахнула. В двух словах объяснив ситуацию, Марков рванул обратно в морозную ночь. Ошарашенная женщина бросилась за супругом, успев прихватить лишь солевой раствор, приготовленный накануне Волчком, да недоделанный набор для оказания первой помощи в маленьком кожаном портфеле. Юля не знала, где Митрича застал недуг и в каком состоянии пребывает лесоруб. Но, подумав, решила бежать к хибаре лесоруба. Марков успел скрыться за силуэтами изб, и Юлька не могла ориентироваться на прыгающую спину «любимого мужа». Лекарша неслась к хибаре быстро, словно северный ветер придавал женщине скорости. Наконец, оказавшись на пороге дряхленького дома, женщина застала ужасное зрелище: на полу, посреди жуткого беспорядка, барахтался в луже розовой рвоты беспомощный старик. Лицо отравленного имело оттенок грязного снега, а на губах проступила пузырящаяся пена. Над потерпевшим склонился Марков, держа ему голову на боку.

– Сними ватник! – скомандовала супруга, сбрасывая на ходу шубу. – Мне нужны руки. Скорее!

Марков кивнул и принялся стягивать с неподъемного Митрича верхнее одеяние. Задача казалась непосильной – крепкий мужик бился в судорогах, и его грузное тело все время выскальзывало при попытке освободить кисти. Марков был напуган, но в этой ситуации радовало одно – растерянность Юли быстро сошла на нет. Сейчас от ее трезвой головы зависело многое – и жизнь старого друга, и долгожданные перемены в деревне. Ради этого руки врачевательницы перестали трястись, брови приняли привычное положение – нахмурились. Лекарша будто бы перенеслась обратно в кабинет отца и с холодным трезвым взглядом принялась помогать человеку, чьи идеи оказались губительны для него самого.

– Что он пил? – проговорила жена серьезным голосом, пока искала на оголившейся сырой руке спавшиеся жилы.

– Не знаю. Когда я пришел, они уже были пьяные.

– Господи, он же не один там сидел! – Юлька хлопнула себя по лбу.

– Бобриха. Это она сделала, – подытожил Марков печальную истину.