Над всей Россией серое небо

После смерти Нюмы Четырботского право первой подписи взял президент, а Боба наивно полагал, что исполнительный директор обязан обеспечивать порядок в офисе. «Ой, уберите этого козла!» — хором требовали секретарши и референточки. «Сами убирайте», — отмахивался президент. Референточки склонялись к мысли устроить Бобе «темную», как вдруг Луиза, программистка Главпальто, самый высокооплачиваемый специалист в «Оледе», крупная статная блондинка, обуздала Бобу. Очередной разнос стал последним. Луиза, которая не носила лифчика и принципиально до самого седьмого ноября трусиков, встретила Бобу приподнятым подолом юбочки-клеш. «Это что такое!» — взвыл Боба, завороженный видом стройных ног, по всем канонам классической красоты сходившихся в семи точках с мохнатым чубом в седьмой. «Друг мой, ну почему вы такой нервный?» — спросила она бархатно. Боба попятился прочь. «Куда же вы? Напоите меня вином и угостите яблоками, ибо я изнемогаю от любви». «Какие яблоки!» — схватился за голову наш моралист, убегая вон. Выходка сошла с рук Луизе. Она была сверхклассным программистом, и, ходи она хоть голяком, никто бы ее не упрекнул. А Боба заперся в своем кабинете и стенал там от боли или от борения с диаволом. Мы его увидели покидающим офис в шесть часов вечера ослабевшим и бледным.

— Доброе утро, — приветствовал он секретарш утром следующего дня и шустро мелькнул к себе. И правильно: весь женский персонал «Оледа» собирался заласкать Бобу до смерти, затискать в свальном порыве, для чего подготовились основательно: таких мини не придумал бы сам Слава Зайцев, такой максиоголенности не знавали знаменитые Содом и Гоморра. Все обошлось. А вскоре наш пиит остыл к административной деятельности, сидел запершись у себя целый день. «Стишата кропает», — решили мы. Президент поразмыслил над этой новостью и решил: «Женить пора, упустим жениха». Так и мы не пальцем деланы! По мерам предосторожности президента, по накалу растущих страстей в государстве догадывались о какой-то грядущей гадости. Симптомов навалом.

Ну, совместная атака правых и левых на главу страны, беззубое правительство и узколобый парламент — это не симптом, это болезнь нации. Россия — занятная невеста: выбирает себе суженого, выбирает, а потом как выберет! Народ после такого обручения в наглянку лезет ей под подол, сиськи крутит и пуп царапает. Избранник ни гуту. Но ведь это нас лапают, а не тетю из Сан-Франциско, наши резинки трещат, оголяя срамные места. И мы сами ратовали за такого жениха, никто не подталкивал. Вот ведь россчудило! Сам себя трахает, сам орет от боли, сам подначивает: «Давай, давай!» и сам на себя всему свету жалуется. А мазохист какой! Сначала дает себя очаровать краснобаям, потом расчухается и кричит — долой! А ему в ответ: «Коней на переправе не меняют!» Вот те на… Какие кони, где! От Герделя и Дианы, что ли? Ну, братцы, плакать хочется, а вы смешите. Это у Врангеля были кони, а мы своих Герделю скормили.

И, как на зло, отплакались по телевизору богатые — вообще нечем занять народ перед голодной зимой. Ну, над Лигачевым потешились, потом Косноязычный наш поехал лекции куда-то читать, с переводчиком, разумеется, иначе никто не поймет — опять весело, но не то. Раз хлеба стало не хватать, нужны отменные зрелища. Маленькая победоносная война, например. «Пора, — сказал наш президент. — Женим мальца». Невеста сыскалась в своем коллективе. Зашла как-то Луиза-программистка к Бобе извиниться за былую бестактность и застряла там на весь рабочий день. А на другой день Боба переехал на жительство к своей избраннице и явился на работу в цветном галстуке-итальяшке. Дело явно шло к свадьбе, в чем все мы не сомневались. Луиза сразу поделилась с подружками: «Карлик, а о-го-го!» Мы так и поняли: «и-го-го» — это конь, «о-го-го» — ишак. Дело шло к развязке.

Президент распорядился всю наличность «Оледа» в валюте перевести на счет офшеровской компании в Сингапуре. Ее учредителями были ясно кто — мы. Президент со товарищи.

Запаслись визами, кто куда, ждали крайнего предела. Не крови боялись, не голодных бунтов, не погромов чернорубашечников, не диктатуры рабочих дружин с расстрелами на месте, не картавых проходимцев, мобилизующих толпу криком «Ггабь наггабленное!» и не армейских полковников, доведенных нищетой до белого каления. Опасались мы ползучей серятины, бурбулисов, очередной смены руководящих инфузорий с их единственно жизненной позицией — делиться, делиться, делиться. Ну не хотим мы делиться, не хотим! Познавши иную, не нищенскую жизнь, когда работа окупается заработком, когда довелось глотнуть свежего воздуха, как-то нет желания вновь окунаться в болото, кишащее безысходностью бытия. И пропади она пропадом, такая родина, где мошенничая слаще и проще жить, где Гермесу не помогают крылатые сандалии облетать грязь и бездорожье российских широт. Никаких дележей. Правило капитала — множиться. Никто из нас не отдаст своего, каких бы чрезвычайных комиссий не создавало затюканное и беспомощное наше правительство.