Nada

И еще: «Можешь закрыться, у меня топор».

И еще: «На самом деле это ад».

И потом: «Прости, я просто умер и мне тяжело. Я не знаю, зачем я тебя мучаю. Пожалуйста, поговори со мной. Нам надо поговорить. Я тебе все объясню. Просто иди в свой номер прямо сейчас и жди меня. Я все тебе объясню, ты наконец-то все узнаешь, ты наконец-то узнаешь все, что происходит, только иди в номер, иди бля в номер немедленно, иди в номер бля».

Я не пошла в номер.

Я записала все его сообщения.

Я еще одна добавить одно уточнение: это действительно не ад и не лимб. Это не смерть, никто не умер. Если ты окажешься в такой же ситуации, запиши все происходящее в свой выходной, и не откладывай, потому что у тебя есть ровно один день для того, чтобы все записать, и чем дольше ты откладываешь этот день, тем неподъемнее и невыносимее – и, следовательно, дальше от осуществления и спасения – оказывается возможность его записать (уже отчасти невозможность, понимаешь?)

«Я уже практически здесь, не отправляй ничего», – написал он.

Ну-ну, конечно. Поздно. Я успела.

* * *

Она отдает мне распечатку текста на десяти листах, я отдаю ей чек на $5,800: в договоре прописано, что в случае удачного терапевтического эпизода с отделенной памятью-самописцем я оплачиваю услуги терапии в полном объеме.

– Спасибо, – говорю я. – Тут до фига текста.

– Он может быть довольно запутанным, – говорит она. – Она не сразу поняла, что нужно сделать, очень много времени прошло, а чтобы все записать, у нее был только один день, выходной, мы же такие параметры задавали, в вашей ситуации и с вашей проблемой только такие подходят.

– Да, спасибо, – повторяю я. – Я могу почитать дома? Там правда будет какое-то разрешение всего? Я наконец-то смогу понять? И мне не нужно это потом с вами разбирать?

– Конечно, если что-то непонятно будет, можете взять дополнительную консультацию, но я сейчас просмотрела текст, там все в порядке, это не обязательно. Там, кажется, уже все, все разрешилось. Всего хорошего, у меня уже сейчас следующий человек придет, вы звоните потом, если что-то непонятно. Но там все понятно уже, поверьте.

Я просматриваю текст, и мои глаза наполняются слезами.

– С ума сойти, – говорю я. – Вы уверены, что никто как бы не пострадал, ну? Что это все не – то есть это же просто текст, правда? Это же не – ну, понимаете?

– Конечно, конечно, – отвечает она. – Это просто текст. Ничего такого.

И закрывает за мной дверь. И очень жаль, жаль, жаль, что у меня нет топора.

Лора Белоиван Зимовка Совы

17 января 2018 года Сова вернулась из города, зашла в дом, отключила электричество, переобулась из сапог в валенки, переоделась из выходного пуховика в старый домашний, занавесила все окна, принесла из шкафа еще три одеяла и легла в постель ждать весны.

Дом, и без того простывший на злом северном ветру, выстудился к утру следующего дня в минус один, но дальше температура долго не падала: красный вектор в термометре как будто зацепился за острые края градуировки и повис напротив отрицательной единицы. Сова не следила за показаниями термометра; она спала.

Сон ее, поначалу не слишком глубокий, путался, как это водится, с явью – снаружи в него проникали уличные и внутридомные звуки, они вплетались в сон и выстраивали его сюжет. Сове снилось, что она идет по белой земле вдоль железнодорожных путей, веером расходящихся в разные стороны: «сортировочная станция», – понимала Сова; наклоняясь против северного ветра, задувавшего снегом в рукава и за ворот ее тулупа, она стучала молотком по буксам, прятала лицо в серую отцовскую шаль – прямо там, во сне, Сову поразило внезапное знание об отце, которого она не видела никогда в жизни – это знание, насмешившее ее случайной, никчемной деталью, едва не разбудило ее – но тонкий и зыбкий момент, когда железнодорожный молоточек почти растворился и вытек из ее руки, промелькнул быстро, не успев нанести большого ущерба сну. Сова продолжила обход состава, но уже не на большой сортировочной, а на маленьком ночном полустанке, пять минут на все про все, поезда здесь останавливаются только затем, чтобы Сова постучала молоточком под их вагонами – «путевой обходчик обязан иметь костыльный молоток, ключ-молоток, гаечный ключ, фонарь» – Сова подумала: «вон мой фонарь, возле локомотива»; до локомотива оставалось еще 118 вагонов – больше половины состава – но Сова всегда знала, что успеет забрать фонарь до того, как поезд тронется.