Nada

Северный ветер гремел крышей, железный фонарь, молотки и ключ холодили руки сквозь рукавицы, локомотив по-девичьи взвизгнул и поднялся над железнодорожным полотном, двести его вагонов, тяжко скрипя, поочередно отрывались от рельс и выстраивались в журавлиный клин, чтобы лететь в Японию – Сова провожала в небо поезд за поездом, общим числом четыре – пока не очутилась на станции «Сковородино» без всякого фонаря и молотков, но с журналом «ДУ-46» в руках. Остывший, вымороженный дом потрескивал в углах и внутри перекрытий – Сова открыла журнал, и его ажурные дощатые страницы хлопали на северном ветру как ставни. На станции «Сковородино» домашний термометр Совы показывал уже минус 3, но смотреть на него было некому.

Сова спала уже неделю, когда температура в доме упала до –12 и дальше уже не поехала: за день солнце нагревало южные окна, и несмотря на то, что перед сном Сова зашторила их, тепло просачивалось в комнату, стекая на пол с торцов подоконников.

25 января было самым холодным днем в году. В этот день от холода потрескался лед в заливе, и северняк шутя разогнал ледовые поля по акватории. Голая вода, должная быть синей при ярком солнце и голубом небе, вопреки оптической физике зияла чернотой; над нею носился одинокий дух в образе чайки, – ее видели многие, и многие переживали за судьбу птицы; чайка же, покричав тоскливо и бесприютно, вдруг кинулась в чернильную воду у самого берега и тут же взметнулась ввысь, держа в клюве ни много ни мало камбалу. «Ого, – сказал жене сосед Совы Владимир Аркадьевич, – не камбала, а целый палтус».

Сове снилась гора Парагвай, наполненная орущими сквозь ветер птицами – Сова построила себе дом на самой вершине, дом балансировал на остром треугольнике горы, но Сова понимала, что бояться нечего: все так живут; главное, чтобы птицы садились на крышу равномерно, а не все разом на левый край. Птицы же стремились усесться именно на левый край, и новостройка Совы опасно кренилась в пропасть, усеянную разбитыми яйцами.

…26 января ветер понемногу стал утихать. Порывы его все еще достигали 30 метров в секунду, но становились все реже и реже, а в интервалах делалось так тихо, что Сову мотало из сна в сон: вот только что принимала на баланс хозяйственный магазин с целым складом жестяных садовых леек – один неловкий взгляд на стеллаж с лейками, и вот они уже посыпались на пол, каждая предыдущая подталкивая вниз каждую следующую, как в архитектурном фокусе с костяшками домино – грохот в магазине стоял невообразимый, все покупатели укоризненно ушли в отдел канцтоваров, и Сове пришлось идти вслед за ними, чтобы продавать им тихий фиолетовый карандаш. Из канцтоваров Сову отбросило на ТЭЦ-2, где ей было тепло и уютно, хотя и шумновато.

– Ты Сову не помнишь когда последний раз встречала? – спросил Аркадьич жену. – Свет не горит, окна занавешены который день, херня какая-то.

– Может, уехала? – предположила женщина.

– Да может, что и уехала, – ответил Аркадьич, – ты моих очков не видала?

– На голове у тебя сидят.

– Вот же попрятались, – Аркадьич опустил очки на глаза и принялся листать телефон.

– Сове звонишь?

Аркадьич выбрал контакт и нажал на соединение. Неприятно, резко пропиликал трехтактный сигнал ошибки связи. Аркадьич сбросил неудавшийся звонок и испытал судьбу по другому номеру.

…Когда вечером в «Синем Аре» у кого-то из трех посетителей зазвонил телефон, Анна успела подумать, что сейчас в маленькое помещение кафе влезет какая-то громадная новость, которая не оставит рядом с собой ни клочка свободного места. В карман за телефоном полез Жмых.

– Сова пропала, – сказал он, выслушав невидимого собеседника, – Аркадьич, у меня работает, сосед ее. Говорит, света нет давно и ее тоже нет. Телефон не отвечает и вообще.

– Блядь, – сказал Владыч, – еще не хватало.

– И что ваш Аркадьич предлагает? – спросила Анна.

– Да ничего в общем, – отозвался Жмых, – просто спросил, видели ли мы Сову. А мы Сову не видели.

– Милицию вызывать надо же? – сказал Соник, – или хер с ней, с милицией?

– Чтобы в чужой дом залезть? Да хер с ней, конечно.

С работы на ТЭЦ Сове пришлось уйти, когда начальник участка стал заставлять ее расписаться в журнале обязанностей: там было сказано, что Сова должна залезть на трубу высотой 540 м 74 см. «Лезьте сами», – храбро надерзила Сова начальству – и вдруг уволилась на свой остров.

…Остров ничуть не изменился за те несколько лет, что Сова искала его и не находила: красная скала справа, подковообразный внутренний залив, остатки тумана над сиреневой водой, тихий всплеск весла, мягкий наезд лодочного днища на песчаный пляж. Все было как тогда, когда ранним июньским утром Сова заблудилась в морском тумане, вспугнула цаплю в камышах у красной скалы, вертикально утонувшей в низкой вате, – остров, которого не было, но который был – от счастья Сова заплакала, и сон позволил ей утереть слезы веслом, мягким и упругим, как крыло.

– Вызывай скорую, – услышала Сова сквозь крыло, – живая она.

– Что, – сказала она, заслоняясь веслом от сотрудников ТЭЦ-2, – я же сказала, не полезу.