Nada

Дело в том, что все земли Адриатики устроены примерно одинаково: земля, за ней море. А Хорватия устроена иначе: земля, за ней море, потом снова земля, потом снова море, потом еще земля, и так до тех пор, пока море не повторится хотя бы дважды, и то место, где море повторяется дважды, то есть все море и море, считается границей Хорватии.

Так и выходит, что прибрежной линии – со всеми пляжами и заливами островов – у Хорватии куда больше, чем у любой другой земли. И в других землях рыбы на сушу не лезут, то есть лезут, конечно, но разве что вылезет одна раз в сто лет – ну так вылезла и вылезла, скатертью дорога. А тут – пляжей много, заливов и бухт хоть отбавляй, и все пляжи в каменных ребрах, море скалу размывает потихоньку, затекает в складки, вымывает что помягче – ну и корни гор год за годом проступают наружу. Очень удобно сидеть на таком корне у самой кромки – от солнышка тепло, от моря прохладно, сладкой тины сколько угодно. Вот рыбы и сидят, особенно под вечер. А потом начинается отлив, он тут совсем невысокий, море отступает разве что на ладонь, и рыба, пригревшись, не замечает, что уже на суше сидит, она же молодая рыба, мелководная и бестолковая. Поэтому каждый вечер по пляжам хотят уговорщики – загоняют рыбу обратно. Стоит на такую рыбу прикрикнуть: «Ты что, с ума сошла, глупая рыба, а ну в море!» – рыба сразу спохватывается и ныряет. Дело это пустяковое, от заката до сумерек, к этому многие детишки в Хорватии приставлены.

Ну, Зоран вечерами уговаривал рыб, а день был весь его: хочет – в море плещется, хочет – по хозяйству поможет, хочет – оливки в море кидает, полная воля. Правда, уговорщик он был отменный, кого хочешь мог уговорить, не только рыб, его на поля часто звали, чтобы уговорить камни быть землей, а это очень непростое дело.

Ну и начал он нос задирать. На это сквозь пальцы смотрели, что взять с мальчишки, пусть важничает, лишь бы работал. О его деде в юности такое рассказывали, что проказничай Младший все дни напролет, и то все бы лишь ухмылялись и махали рукой, куда ему, мелкому, до дедовых похождений. Зорана Старшего вообще часто поминали, к месту и не к месту, больно знатный был колдун, и добавляли на всякий случай: то есть, наверное, и сейчас есть. Ну вот, к примеру: уговорить камни на поле считать себя землей – дело непростое, но посильное кое-кому, все-таки поле, на поле полагается быть земле. А Зоранов дед мог уговорить камни быть дровами, запросто. Велел только сначала их в поленницы у дома складывать, чтобы проще уговаривать было – мол, вы уже лежите, как дрова, принесли вас из леса вон с того мыса, соглашайтесь, ребята, быть дровами, вас в печку положат, вам так тепло будет! И уговаривал, да так хорошо, что если после его уговоров нижний ряд камней в поленнице оставить, то старые камни уже сами новые уговорят – только клади сверху.

Так что это враки все, будто хорваты камнем печи топят. Это приезжие путешественники видят поленницы из камней – да и, не спросив, начинают в блокнотах о диковинах строчить. А если бы они чуть-чуть подумали головами в очках, сами бы сообразили: что в Хорватии растет быстрее, горы или лес? Любой хорват вам ответит: горы, конечно. Так что уговаривать камни куда выгоднее, чем деревья рубить.

…Так вот, ходил тогда Зоран Младший в уговорщиках рыб, то есть по утрам ему делать было вроде как нечего. А гонору было – хоть отбавляй, на каждом углу хвастал, что кого хочешь на что хочешь уговорит, да тот еще счастлив будет, что уговорили. Ну, кто постарше на это только ухмылялся, помня дедовы выкрутасы, а кто помладше – помалкивал, потому как с колдунами, даже малолетними, задираться никому неохота.

И пришло Зорану в голову, что если он уговорит всех ящериц Хорватии считать себя рыбами, это будет подвиг не хуже, чем у деда с камнями. Чем рыбы больше, тем людям лучше, думал Зоран, а с ящериц вообще никакого толку, лежат себе на изгородях, греются на солнышке, все их заботы. Поэтому как-то поутру он подошел к самой крупной ящерице Сегета, у нее уже бирюзовые крапинки на боках проступили, такая она была старая и важная, и начал ей рассказывать, какие у нее некрасивые ноги. Он-то как думал: уговорить ящерицу, что плавники в тысячу раз красивее – и будет она самая настоящая рыба.