Надежда

— Все шишки набивают. Я тоже много раз шашкой махал как Чапаев.

— Шишки — главный стимул в обучении?

— С юмором у тебя в порядке. Это — хорошо.

— В жизни бывают события, про которые я не люблю и не хочу шутить. Для меня это уже не шутки. Я обижаюсь, хотя понимаю, что нельзя. Ведь человек не может знать, что делает мне больно, и начинает воспринимать мою обидчивость как отсутствие юмора. Я даже сама над собой не могу подтрунивать, если дело касается семьи, измены, нечестности, — вздохнула я.

И тут же одернула себя. Постоянный страх перед постыдной правдой моего детдомовского детства не позволил мне затронуть тему, которая отравляла мое существование. Я не хотела проявления участия или жалости по этому вопросу со стороны моего нового и очень милого знакомого. Тем более, что наша беседа протекала легко и стремительно. Голос педагога был глубокий, задушевный, чуть приправленный иронией. А сколько в нем было сердечного чувства!

— Часто учителям досаждаешь? — с улыбкой поинтересовался мой приятный собеседник.

— Нет. Одним сочувствую, других люблю. У скучных и безразличных раньше на голове ходила. В этом году вроде повзрослела. Седьмой класс — выпускной. Пора готовиться к самостоятельной жизни. Знаю, что в четырнадцать лет человек по закону считается взрослым.

— В голосе радость. Часто бывает скучно на уроках?

— А я потихоньку читаю художественные книжки. Некоторые наши учителя вообще по ошибке в школу попали. Вот написала я радостное, искреннее сочинение на свободную тему, а учитель литературы говорит: «Какой пафос может быть на уборке картошки?»

Ефим Борисович не замедлил растолковать:

— Он напрочь забыл, что естественное донкихотство, искреннее позерство, приподнятость и восторженность возможны только в детстве.

— Вот вы понимаете меня! — обрадовалась я.

— Чего тебе не хватает в школьной жизни?

— Наверное, серьезных кружков с хорошими специалистами: по рисованию, музыке, технических всяких, конечно. При нашей теперешней бедности это невозможно. Да и времени на них родители все равно не выделят, дома вкалывать надо. Но, самое главное, не хватает веселой сумасбродности, романтики и общения с талантливыми людьми. Хлебом меня не корми, только дай послушать того, кто много умнее. Бывает, мелькнет человек ярким лучиком, и свет от него в душе долго не затухает. Не стираются из памяти мгновения, проведенные рядом с ним. И хочется говорить о нем часто и долго. А другой серой незаметной тенью для меня на всю жизнь остается. Я звездочки ищу! — восторженно заговорила я.

— Прекрасное воображение. Красиво говоришь, — снисходительно усмехнулся Ефим Борисович.

— У меня сейчас период возвышенных чувств.

— Вычитала где-то?

— Своих извилин хватает.

— Ох, какие мы гордые! А почему на меня обратила внимание?

— Речь у вас особенная, — уважительно и серьезно ответила я.

— А я-то думал...

— Из-за привлекательной внешности? Я уже не в том возрасте, когда мужчины нравятся за красоту! — выпалила я.

— Я, правда, не то думал... Но неважно. И когда же ты успела разочароваться в симпатичных юношах? Неудачная первая любовь?

— Вторая! — брякнула я.

— С тобой не соскучишься. Прелюбопытнейший экземплярчик! — искренне и безудержно рассмеялся Ефим Борисович.

— И совсем не экземплярчик, — обиделась я, — индивидуум.

— Откуда такое в лексиконе?

— В докладе у матери вычитала.

— Понимаешь его смысл?

— Если бы не понимала, не употребляла, — недовольно пробурчала я.

— У тебя очень богатая речь. Я еще вчера заметил. От кого?

— Книги, бабушка, хорошие учителя, — ответила я.

Ефим Борисович задумался, видно, о своем. А у меня душа «понеслась в рай». От избытка нахлынувших чувств кружилась голова. Чувства облачались в мысли: «Не бойтесь меня, не отводите взгляда. Я не заберу Ваше сердце. Я только понежусь в лучах Вашей улыбки, прикоснусь к сиянию глаз, прислушаюсь к звукам голоса. Я не смогу позволить себе даже внезапное случайное прикосновение к вашей руке, способное нарушить чистоту моих помыслов. Сама боюсь попасть под Ваши чары. Я не хочу и не влюблюсь в Вас, потому что осторожная. Я просто обожаю Вас. Мне хочется услышать что-нибудь умное, потрясающе интересное — вот и все! Я всегда мечтала о встрече с особенным, а может быть, даже великим человеком...»

— А почему ты так свободно общаешься с человеком из комиссии? Я же старше и для тебя — начальник, — прервал мои восторженные мысли Ефим Борисович.

— Мои теперешние родители — учителя. Вот и они считают, что с начальниками надо «держать ухо востро», чтобы не разозлить, потому что некоторые много о себе воображают и можно ожидать от них больших неприятностей. А мне все равно, кто Вы. Я уважаю умных людей, пусть и начальников, а боюсь только плохих.

— Вижу, на эту тему у тебя целая теория выстроилась, — улыбнулся педагог-экспериментатор.