Надежда

— Бабушка мне про одну злую женщину говорила так: «Сердце ее ослепло, а душа устала прежде тела и рано умерла». Наверное, твоя воспитательница тоже такая?

— Не знаю, — безразлично пожала плечами Лена. — Вот меня вчера отругали за ложь. В наказание я дебютировала на кухне в качестве повара-виртуоза. Два ведра картошки одна начистила. А за что! Может, это были мои фантазии? Надо же выяснять! Я могу говорить и думать бог весть о чем! Под внешним спокойствием у меня всегда дремлет боль, а в безмятежности звучит тайная тревога.

Я люблю напыщенный слог, неподдельные чувства. И когда совсем становится невтерпеж, сочиняю во всю ширь своей фантазии. Люблю всласть поразглагольствовать в своем дневнике, не стесняясь своей «неуклюжей высокопарности и выспренности», как говорит Лидия Ивановна. И тогда, будто по мановению руки, мир становится иной, но только на короткое время.

Вранье — штука бытовая, а у меня — высокие материи! Вот недавно я придумала для себя и друга Саши новые имена: Джуди и Джуд — и описала в дневнике нашу сказочную жизнь.

— А я теряюсь, словно тупею от удивления, когда мне лгут прямо в глаза. Наглость взрослых шокирует. Слов не нахожу, чтобы «отбрить» или хотя бы не согласиться. Дара речи лишаюсь. Стою как кролик, загипнотизированный удавом. А после думаю: «Может, и к лучшему, что растерялась? Кому нужны мои «снаряды» правды?» А все равно злюсь, что за дурочку держат. Я же понимаю, что лгут. Давно убедилась, что детское предчувствие почти всегда безошибочно, как тонкий собачий нюх.

Почему меня пытаются представить глупее, чем я на самом деле? Наверное, считают, что по доверчивой слепоте позволю себя обманывать. Презираю таких и сторонюсь. Конечно, по-настоящему прозорливые люди бывают только в старости, но и детей надо тоже уважать, не ущемлять, не принижать их достоинства. Послушай, Лен, а ты для чего сочиняешь? — не сдержала я своего любопытства, хотя боялась спугнуть хлынувшее широким потоком откровение подруги.

— Должно же быть место, где мы с Сашей всегда счастливы, где честность и любовь — понятия непреложные! — не задумываясь, выпалила Лена, сопровождая ответ неистовой жестикуляцией. — Я пишу о серьезном уморительным языком, и мой Саша, читая, покатывается со смеху. Он начинен юмором. С ним я чувствую себя вполне непринужденно.

Последние слова она произнесла с интонацией, с которой говорят только слова любви.

— Мне тоже не выпало счастья «познать полную неограниченную любовь родителей — единственную великую совершенную радость для ребенка». (Слова Юлии Николаевны!) Сознание этого ложится на меня непосильным бременем, обида часто сушит рот, нестерпимо подавляет, но и, пройдя все ступени отчаяния, я стараюсь не сетовать на прошлое, пытаюсь учиться жить в реальном мире: становлюсь осмотрительней, стараюсь быть всегда настороже, потому что не знаю, откуда ждать подвоха. Правда, пока не всегда удается. Но и тогда в своих «записках» я не стесняюсь говорить о семье с добродетельным пафосом.

Я уже в основном вышла из душевного оцепенения, в котором долго пребывала. И мои воспоминания уже не дают такого тяжкого представления о «давно минувших днях», как это было совсем недавно. Надивиться не могу, какая я последнее время стала сдержанная.

К чему пустое бессмысленное противостояние? Наши фантазии — чувства, не имеющие будущего. Это временное лекарство, бальзам души. Знаешь: жизнь в семье быстро отрезвляет. Человек должен управлять собой, иначе он — животное. Мне еще во втором классе подружка Валя об этом толковала, но я тогда пропустила ее слова мимо ушей. Как всегда была поглощена своими чувствами. Ты переживешь еще не один приступ раздражения и даже бешенства, пока выберешь нужный путь и выработаешь правильное отношение к жизни. Замечаешь: говорю словами Александры Андреевны!

С именем любимой учительницы тепло разлилось в области моего сердца. И я уверенно продолжила:

— Я до сих пор часто кажусь себе мертвой, когда моими чувствами управляет память оплеванного прошлого, но стряхиваю оцепенение, раз за разом преодолеваю себя, обуздываю, усмиряю невоздержанный характер; страдаю, веду мучительные споры с собой, втихомолку испытываю отчаяние, отравляющее жизнь. Иногда ощущаю болезненное отвращение к жизни. Но мысль о моей главной цели заставляет не поддаваться эмоциям, не дает бесповоротно губить мою единственную жизнь, попусту растрачивать силы.

Бабушка говорит, что только слабое существо стремится избавиться от своих терзаний, баюкая милые сердцу образы прошлого. Я хочу быть сильной, уверенной. Бабушка советует мне воспринимать жизнь с великодушным сочувствием, без ненависти, не подмечать в людях мелких недостатков, которых у всех сверх головы, уважать уже за то, что способны на добро, ценить любое проявление отзывчивости, по крохам собирать их любовь. Еще предлагает равняться по тем, кому было много труднее, но которые выстояли.

Лена слушала, насупившись, даже как-то устало-презрительно, но прервать уже не пыталась.