Надежда и отчаяние

Я встал в дверях и долго молчал. Не то чтобы мне самому было больно. Страшно говорить, но я не очень-то скорбел по этому человеку, но говорить его бедной и измученной во всех смыслах жене, что муж с минуты на минуту должен отдать душу Богу я просто не мог. Тяжесть какая-то невыносимая была. Жалость моя с умирающего уже давно перешла на живую. Жалеть-то все-таки нужно живых, а не мертвых, иначе первые вполне могут стать вторыми. Я повернул голову на девяносто градусов, что-то изобразил на лице и, сказав: «Я скоро вернусь», покинул квартиру. Порой молчание говорит куда больше слов, да и, кажется, ранит оно в таких ситуациях не так сильно.

На улице я закурил и, смотря в небо, прислонился к кирпичной стене дома. Сейчас мыслей особо не было. Вернее, они, конечно, вертелись, но были до того незначительными, что я старался не обращать на них внимания. Наверняка они накроют меня перед сном…

Докурив, я сразу открыл телефон, зашел в переписки и нажал на Щеголева. К счастью, он был в сети. Ваня – единственный человек, который мог дать мне такую внушительную сумму разом. Во время диалога я, само собой, скрыл истинный мотив просьбы ввиду его отношения ко всем этим помощам бедным. Щеголев, может и обладал некоторыми дурными качествами (как и все люди), но другом он был действительно хорошим. Жаль только, что в этот раз у него нужной суммы не оказалось. Тогда я пошел на экстренные меры и позвонил его отцу. Мы долго болтали с ним, но в итоге я так и не осмелился спросить у него денег.

Что ж, я не знаю теперь, что будет с этой женщиной. Я старался мысленно надеяться на лучшее, ведь со смертью мужа жизнь ее станет чуть легче, но все же прекрасно понимал, что все это чуть более чем бессмысленно.

***

Похороны состоялись уже через пару дней. Куплен был простейший гроб, нанят катафалк в виде «газельки». В церкви на отпевании присутствовал лишь я, да Любовь Михайловна. Ужасно это все… Да и в церкви на меня напало какое-то странное чувство, будто предчувствие будущего, словно скоро я так же буду лежать, а вокруг меня никого. Лишь один я в гробу лежу и в небо закрытыми глазами смотрю. Умирать-то не страшно, а вот умирать одному – очень. Наконец гроб закрыли, погрузили в машину и поехали. Я ехал на переднем сиденье. Жена его молча сидела рядом с гробом; на ней не было лица. Я думаю, будь здесь их внук, он сидел бы и громко-громко плакал.

Гроб опустили и, пока зарывали, священник прочитал несколько глав из Евангелие. Вскоре на кладбище остались лишь я да жена умершего. Погода опустилась мерзкая – ветер сек лицо изморозью. Через время, отойдя от каких-то дум, о которых уже никогда, наверное, не припомню, я сказал что-то одобряющее Любови Михайловне и ушел с кладбища. Уже на выходе я столкнулся с женщиной лет тридцати пяти, облаченной в черный наряд. Я обернулся: она направлялась к могилам. Какое странное чувство, будто только что увидел смерть. Я быстро отогнал его. Наверное, дочь пришла? Я посмотрел ей вслед секунд десять, но она прошла к совершенно другому надгробию. Я развернулся и вызвал такси. Мне вдруг стало очень-очень дурно. И нет, не физически, а психологически. На поминки идти как-то не хотелось, даже несмотря на тот факт, что в этом случае жена Шалопаева там будет сидеть одна.

***

Я сидел на крыше и смотрел на бесконечность городских огней. Неоновые вывески, бледно-оранжевые фонари, пестрящие витрины, снующие туда-сюда блески фар: все смешалось в сказочном и романтичном круговороте света и ночи. Но я думаю совсем не о том…

Вчера ночью (что очень странно) никакие мысли не пришли. Я даже более-менее нормально заснул. А вот сегодня… В очередной раз в голове повис вопрос: для чего живут люди? Вот зачем был создан Шалопаев? Для того лишь только, чтобы полжизни провести в пьяном угаре и в таком же пьяном угаре умереть во время драки? Для чего живет Щеголев? Для того, чтобы просто есть, спать и растрачивать деньги? А для чего живет моя мать? Для того, чтобы издеваться надо мной? Я уверен, что они даже никогда и не задумывались о смысле жизни. А я-то вообще для чего живу? Мечусь, как угорелый, туда-сюда-обратно, но так и не могу найти себе нормального места, не могу найти что-то родное, близкое. Все дела, которыми я так живо загораюсь, через несколько месяцев мне уже наскучивают. Я очень сильно заблудился по жизни.