Надежда и Вера

— Ты знаешь, с каким уважением я отношусь к Выквану после всего, что он сделал для тебя, для нас. Но он — не Господь. Ему тоже нужен Бог. Я могу лишь догадываться, кому он молится, от кого получает помощь.

— А вот мне плевать на то, кому он молится, какому богу: кому-то в отдельности или всем богам сразу, — вспылил Смагин. — Плевать! Я сейчас думаю о том, как спасти нашу дочь, раз ей действительно угрожает опасность. Не о своей шкуре думаю, а о дочери. И если ее могут защитить те силы, к которым обращается Выкван, — пусть защищают. Я не буду мешать. И тебе прошу не мешать.

— Так нельзя, Паша, — Любовь Петровна испуганно взглянула на мужа. — Выкван молится, как научен от своего племени и от своей природы. Он, в отличие от нас, еще не познал Истинного Бога. А если и ты Его не познал, то это уже не просто опасно, а страшно. Зная, как ты любишь своих детей, привязан к ним свей душой, еще можно понять, почему ты восстал против родной дочери за то, что она решила посвятить Богу свою жизнь. Но не вздумай против Него восстать, чтобы Он не воздал тебе за такую дерзость. Многие восставали — и все повержены. Все! А Своих детей Господь не бросает в беде. Поэтому нужно молиться Богу Истинному: за детей наших, за себя, за Выквана. Даже за врагов, что задумали злое. Господь не оставит нас. Лишь бы сами не отвернулись от Него.

Смагин упал в кресло, обхватив голову.

— Любаша, ты ведь знаешь, как я далек от всего этого. Я не умею ни молиться, ни общаться с Богом, как это получается у тебя, у Наденьки нашей, у того же Выквана, хоть ты и говоришь, что он молится не нашему Богу.

Любовь Петровна нежно обняла мужа.

— У тебя, Паша, очень доброе и милое сердце. Ты весь в свою покойную маму. Я помню, какой она была милосердной, сострадательной. Ты весь в нее. Я помню, как ты открывал ей душу, всегда советовался с ней, просил помощи. Даже со мной ты не был так откровенен, как со своей мамой… Прости, я вовсе не укоряю тебя.

— Почему ты вдруг вспомнила мою покойную маму? — Павел Степанович, не скрывая удивления, взглянул на Любовь Петровну.

— Вспомнила, потому что хочу помочь тебе открыть душу так же искренно и просто, как ты открывал ее маме. Открой ее, отдай Богу свое сердце — и это будет самой лучшей молитвой.

Смагин ничего не ответил.

— Я расскажу тебе одну очень древнюю мудрую историю, — продолжила тихо Любовь Петровна. — Это не сказка, а быль, которую поведал один духовный человек. Когда он был мальчиком, его мать часто посылала давать хлеб приходящим к ним нищим. Однажды какая-то очередная нищенка, приняв кусок хлеба, спросила его:

— Ты молишься, дитя мое?

— Да, конечно, я молюсь с матерью.

— Хочешь, я научу тебя молиться, и ты будешь потом благодарен мне всю жизнь?

И она учила его так: «Когда молишься, разговаривай со Спасителем так, как ты разговариваешь со своей матерью, которую крепко любишь. Рассказывай Ему все свои горести и радости, как рассказываешь их матери, и постепенно Христос станет твоим Другом на всю твою жизнь. Твою мать у тебя однажды заберет могила, а Спаситель останется с тобой навсегда. С Ним ты будешь счастлив и в земной жизни и в будущей».

Потом этот человек говорил, что долго изучал богословие, но лучшего образца и способа молитвы, чем тот, который указала бедная женщина, не встречал.

— Попробуй тоже помолиться так, как ты открывал душу, тревоги, сомнения своей маме — и Господь тебя услышит, — Любовь Петровна обняла Смагина, понимая его душевное состояние.

Смагин, поцеловав руку жены, усмехнулся:

— Тебя послушать — все так легко и просто. «Возьми и открой». Коль Бог Сам все слышит и знает лучше нас, что кому нужно, в чем наша нужда, то зачем же просить Его, докучать, беспокоить своими просьбами? Ему и без нас хватает забот.

— Чтобы получить твердость духа и полноту веры, что дело совершится по воле Божией. Опытные старцы мудро говорят: «Между сеянием и жатвой должно пройти известное время». Господь в некоторых случаях испытывает нашу веру, чтобы приучить к терпению и впоследствии вознаградить за труд и настойчивость в молитве. Ты ведь приучаешь своих подчиненных к терпению, упорству? И сам лентяем никогда не был. Почему же не хочешь проявить терпение в молитве?

— Мудрая ты у меня, Любаша, премудрая, — Смагин поднялся. — Пошли-ка чайку попьем, а то голова ничего не воспринимает. А уж потом помолись. Не знаю, услышит ли Бог меня, а тебя Он точно услышит, раз ты в Него так искренно веришь.

Они спустились вниз и сели за небольшой столик у камина, где обычно чаевничали вдвоем или вместе с дочерьми, когда те были дома.

— Ну что ты так дерзаешь свою душу? — Любовь Петровна не могла не заметить душевного волнения на лице мужа. — Успокойся, мы будем молиться — и все образумится.

— Да я о другом задумался, — Смагин сам разлил ароматный чай по маленьким чашечкам.

Любовь Петровна вопросительно посмотрела на него, ожидая продолжения.