Надежда мира (СИ)

Он резко сел и порывисто обнял ее, крепко, до боли, но говорить ничего не стал. И зачем говорить? Все встало на свои места. Почему этот совершенно посторонний человек стал так дорог, так необходим? Как можно было жить без него столько времени? Ну и пусть он слабый, пусть он ранимый, пусть какой угодно, зато Женя сильная и упертая. Справятся.

Стало стабильно прохладно. Женя маялась: в куртке было жарко, без куртки холодно, с тоской вспоминались разнообразные наряды из прежней жизни, а особенно джинсовая рубашка, такая легкая и в то же время плотная, как раз на подобную погоду. Риэль предложил ей свою сменную рубашку, но Женя отказалась: он был чистюлей, нельзя его оставлять без возможности переодеться. Способ бороться с ознобом она нашла другой – ускорила темп. Риэль всегда подстраивался под нее, то есть шел медленнее, чем ходил один, так что его это устроило. Небо затягивалось неприятными на вид тучами, и Риэль поглядывал на них тоже без особой приязни. Замерзая под порывом ветра, Женя начинала скакать вокруг него, согревалась, успокаивалась – и так до следующего порыва. И доскакалась. Нога попала на камешек, соскользнула, и Женя с диким воплем плюхнулась за мягкое место: ей показалось, что нога сломалась сразу в пяти местах. Риэль упал рядом с ней на колени, сдернул туфлю и начал осторожно ощупывать распухающую на глазах щиколотку. Женя слабо повизгивала, потому что больно было – жуть. А когда Риэль вдруг крутанул ступню чуть не на полный оборот, она заорала так, что даже небо с испугу ответило грозовым раскатом. Впервые в этом мире Женя услышала гром.

А боль стала гораздо слабее.

– Вывихнула, – объяснил Риэль с улыбой облегчения. – Не бойся, я, как ни странно, удачливый костоправ. Но идти ты несколько дней не сможешь. Ничего, тут за лесом начинается Пещерный край, пересидим там какое-то время. Туда я тебя донесу. Тем более что часа через два начнется сильная гроза.

Сверху словно в подтверждение так грохнуло, что Женя невольно пригнулась. Риэль вытащил из ее рюкзака косынку (батинский шарфик заблудился в кармане какого-то разбойника), туго перевязал ей ногу и собрался брать ее на руки, но Женя возмутилась: дохромаю сама. Риэль не был слабаком, но и атлетом тоже не был, а Женя весила немногим больше пятидесяти килограммов: мало для ее роста, но много для того, чтоб тащить ее на руках, имея в нагрузку еще и два рюкзака и три футляра с инструментами. Риэль поспорил было, но согласился в конце концов, и Женя поковыляла рядом, почти повиснув на его плече. Боль вернулась, так что она скорее прыгала, чем шла, и даже эти прыжки отдавались в травмированной лодыжке.

Руку она заметила первой. Из-под кустов торчала рука. Человеческая. Женя ахнула, Риэль тоже и, не сговариваясь, они свернули к этим кустам.

Человек лежал на спине, глаза его были закрыты, но он дышал, хрипло, неровно, как-то беспокойно. Коричневая куртка была разорвана, высокие сапоги – в грязи. Риэль опустил Женю на траву и склонился над мужчиной.

– Надо бы сматываться, – озабоченно сказал он. – Можем нарваться на большие неприятности.

– В смысле?

Риэль отстранился и показал непонятного вида рану у мужчины на боку.

– Видишь? Это скартум. Оружие, которое есть только у королевской стражи, и то не во всяком подразделении. Не хотелось бы оказаться с ним в соседней камере. Что ты так смотришь?

– Оставим его здесь? Раненого? – тихо спросила Женя. – Перед грозой?

Не поднимая головы, Риэль неубедительно пробормотал:

– Это было бы разумнее всего.

– Ну давай будем разумными… – грустно согласилась Женя. Риэль покачал головой, встал, обхватил Женю, и они направились дальше. Направились было, потому что Риэль пару раз оглянулся, потом остановился, посадил Женю на траву и взялся выламывать большую палку. Костыль для инвалидки.

– Я вас обоих не дотащу, – смущенно признался он. – А ждать меня ты не захочешь. Рюкзаки оставим, я потом за ними сбегаю. Здесь, в общем, совсем рядом…

Женя посмотрела на неразумного менестреля с нежностью. Не то чтоб она страдала избыточным человеколюбием, да вот только грызла бы ее потом мысль об этом раненом, а уж как она грызла бы Риэля, и думать не хотелось.