Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса (СИ)

  - Да, так и положено говорить отроку божьему, - архиерей убрал руку с подбородка Юла и положил нож на наковальню. - Для отца - великая радость доверять сыну своему. И я хочу доверять тебе, Исаак. А потому скажи мне, нет ли на тебе или жене твоей, Ревеке, греха, который вы скрываете? Покайтесь! И господь помилует грешных!

   Юл поднял глаза на архиерея. Что он еще хочет? Может ли старый безумец знать, об украденном с поля зерне? Могли ведь послушники сделать обыск? Если так, то только правда спасет. А если нет? Тогда...

  Нет, рисковать нельзя!

  - Я и моя возлюбленная жена Ревека, - медленно проговорил парень, - кладем семена на стол молитв и превозносим всевышнего Элохима перед сном. Ведь зерно - это великий дар господа праведному народу. А наше племя, не знающее истины, погрязло во грехе, и потому Элохим погубил урожай неверных глупцов. И мы смотрим на семена и радуемся, и воздаем хвалу всемогущему.

  Пастырь перевел строгий взгляд на Хону.

  - Да, так и есть, - девушка кивнула после недолгого колебания, - мы молимся богу.

  - Я этого не знал, - задумчиво произнес Авраам Шестой, - но ведь Элохим все знает и все ведает. И хитрили вы, и хитрил Элохим, а Элохим - лучший из хитрецов.

  "Значит, никто не пронюхал о ворованном зерне. Значит, я сам себя выдал", - Юл, разозлившись на себя, непроизвольно цыкнул.

  - Где вы взяли семена? - спросил пастырь.

  - Я иногда оставлял себе зернышки ржи, пшеницы, овса и других злаков, - сказал парень, - но делал это я из восхищения перед мудростью благословенного Богополя.

  - И где они сейчас?

  - Под кроватью. Отец Авраам, не забирайте их у нас, пожалуйста, нам с ними радостней молиться Элохиму.

  Юл широко раскрыл глаза и придурковато улыбнулся. Ведь пастырь любил именно придурков, готовых уверовать в любой бред и бить земные поклоны несуществующим персонажам.

  - Твои слова и огорчают меня и радуют, сын мой, - глубокомысленно заметил архиерей.

  - А еще, отец Авраам, хорошо бы зерна хранить не в материи, а в чашке какой-нибудь, да хотя бы в той бронзовой кружке, что мы принесли с собой. Ведь эту кружку мы нашли случайно, а, может, и вовсе не случайно, но по предопределению. Мы нашли ее перед тем как на плот сесть, а это знак божий. Это... это... как грааль.

  Юл тараторил самозабвенно и сбивчиво. Делал так он специально, доверившись собственной интуиции. Получалось, будто малолетний дурачок с увлечением рассказывает суровому проповеднику о своем проступке, который и не проступок вовсе и, тем более, не грех, а всего лишь невинное желание угодить богу.

  - Грааль?.. Грааль Исаака... а еще лучше грааль Исаака Старого... звучит... - задумчиво произнес Авраам Шестой, а потом, будто очнувшись, обратился ко всем, находящимся в кузнице:

  - Сегодня же я буду просить в смиреной молитве к всемогущему Элохиму о ниспослании откровения, что есть чаша сия.

  - Вот, - Юл облегченно выдохнул.

  - Но ваша провинность должна быть наказана, - архиерей сделал знак кузнецу и тот вынул из горна стальной шест, - ибо, даже если и по незнанию, совершили отступление от заветов божьих, все же кто-то из вас должен понести очищение болью. Скажи мне, Исаак, не вина ли Ревеки в том, что семя твое попадает на простынь, а не во чрево ее.

  Парень, сглотнув тяжелый ком, взглянул на прут, на конце которого белело раскаленное тавро в виде круга с пересекающимися внутри него линиями.

  - Отвечай, Исаак!

  - Это моя вина. Я муж, и я главный. И мне отвечать за неведение сие, - сказал Юл.

  - Нет! - резко возразила Хона. - Это все я!

  В кузнице, если не считать гудения огня, воцарилась гробовая тишина. Авраам Шестой медленно переводил взгляд с девушки на парня и обратно и, наконец, решил:

  - Слова жены перед словами мужа, что земля перед небом.

   Архиерей почти незаметно кивнул. Кольчужники разорвали рубаху на груди парня.

  - Не троньте его! - вспыхнула Хона, сжав руки в кулаки.

  Откуда не возьмись сзади девушки появился воин и с легкостью подхватил ее. Хона, взвизгнув, лягнула кольчужника ногой по бедру. Тогда он с силой уронил байкершу оземь, и она затихла.

  Юл было дернулся, но две пары рук крепко держали его.

  - Глупая дщерь! - с нескрываемой надменностью произнес Авраам Шестой. - Элохим простит грехи ее и простит твои, Исаак. Искупление придет через боль! Славь же господа народа избранного! Господа, что вознес умму нашу над всеми племенами земными!

  Младший правнук тяжело задышал, посмотрел на сияющее нестерпимой белизной тавро и кивнул. Руки кузнеца, одетые в варежки, крепко сжимали раскаленный шест.

  - И помни, Исаак, ежели жена твоя не понесет в течение двух лунных месяцев, мне придется входить в терем ваш и следить, как ты познаешь жену свою. А ежели в течение еще одного лунного месяца Ревека не зачнет, я сам оплодотворю ее!

  Кузнец сделал шаг вперед, и Юл почувствовал кожей близость раскаленного металла. Затылок его заиндевел. Парень закрыл глаза, закинул голову и громко зашептал:

  - Слава тебе, Элохим, слава! Слава всевышнему! Слава ему! Слава!