Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса (СИ)

  Степа вскинул лук, и стрела со свистом вошла в лицо пышнобородого. На миг в глазах пухлощекого отразилось удивление. Он не поверил в происходящее. Такого просто не могло быть. Селюки - трусы и рабы, никогда он не видел их сопротивляющимися, потому что родился уже после последнего восстания. Видел робко перечащими и юлящими, но быстро ломающимися, если на них хорошенько надавить, но чтобы так, в наглую выстрелить в воина господня...

   Степа выхватил из-за спины вторую стрелу, надеясь прикончить и пухлощекого, но тот уже вышел из ступора, потянул поводья на себя, хлестнув лошадь ногайкой по крупу. Кобыла встала на дыбы, и стрела угодила ей в грудь.

  Степа отступил на два шага, рука вновь потянулась к колчану. Лошадь, получив изрядную порцию яда, стала заваливаться, но воин, проявив чудеса ловкости, соскользнул со спины парализованного животного и приземлился на ноги. Прежде чем пухлощекий обнажил меч, знахарь выпалил в третий раз. Никогда еще в жизни Степа не проявлял подобные чудеса скорострельности, но быстрая стрельба отнюдь не подразумевает точность. Стрела застряла в кольчуге богопольца, в левом плече. Ухмыльнувшись, пухлощекий вырвал ее и сломал.

  Знахарь отступил на шаг, выхватил из травы секиру.

  - Тупая деревенщина, - выцедил сквозь зубы пухлощекий, - я буду убивать тебя очень-очень медленно.

  Ури напал на арьергард одновременно с компаньоном. Два всадника, всматриваясь, что за идиот посмел преградить дорогу обозу, находились практически рядом друг с другом. Подкравшись к неприятелю сзади, Ури, мысленно попросив прощения у Небесного Харлея за убийство четвероногих байков, широко размахнулся и отрубил копыто ближайшей лошади и тут же с разворотом вокруг себя обрушил лезвие на круп второй. Обе кобылы буквально взревели от боли и ужаса, и, рухнув, как подкошенные, придавили собой хозяев. Первый кольчужник так и не успел ничего понять, боевой топор снес ему полголовы. Второй воин, попытался вытащить меч, но его нога была накрепко зажата в стремени под бьющейся в конвульсиях лошадью, что не позволило быстро обнажить оружие. Ури проломил ему переносицу остро заточенным обухом.

  Два богопольца, находившиеся в середине обоза, не сговариваясь, развернули лошадей и помчались к более сильному противнику - к байкеру. Ури воткнул секиру в землю, скинул с плеча заряженный арбалет, и, почти не целясь, выстрелил. Толстый болт, проломив кольчугу, вошел под сердце воина. Из шести охранников в живых оставалось теперь только двое. Шансы практически уравнялись.

  Практически.

  Ури, откинув арбалет и вновь схватившись за боевой топор, забежал за телегу, поднырнул под нее, вылез с другой стороны. Богополец, подстегнув лошадь, объехал телегу. Не желая сражаться с конным, байкер вновь поднырнул под нее.

  Ури проделал данную операцию несколько раз, пока кольчужнику не надоели игры в кошки-мышки, и он не спешился.

  - Я убью тебя и так, - сказал воин спокойным, слегка насмешливым тоном, - вылазь, трусливый сын грязной блудницы!

  Ури вышел навстречу неприятелю:

  - С какого хрена ты меня убьешь, скутерастина помойная?

  - Потому что Элохим велик!

  Богополец был, пожалуй, того же возраста, что и Ури, но только выше и стройней. Аккуратно подстриженная бородка, тонкий крючковатый нос в сочетании с презрительным прищуром, сквозь который пробивался острый орлиный взгляд, привлекали особой, нестандартной красотой.

  - Да, неужели? Сегодня ты отправишься в баггерхелл, красавчик. Прямо в объятья адской шлюхи!

  Губы кольчужника искривились в снисходительной улыбке, он поднял меч и категорично, впрочем, без особого фанатизма, отчеканил:

  - Элохим велик! - а затем провел первую ложную атаку.

  Степа выкладывался на полную. Он опробовал все удары и их комбинации, что разучил за последние девять с небольшим месяцев. Он рубил в направлении бедра, корпуса или шеи противника, тут же с накрута обрушивал секиру с противоположной стороны, и сразу же пытался зацепить лезвием меч богопольца. Но пухлощекий будто забавлялся со знахарем, то и дело подразнивая:

  - Давай-давай, тупая деревенщина. Давай-давай...

  Богополец скользил по лежалой траве, кружась в причудливом танце, лишь изредка нанося несерьезные, дразнящие удары, и Степина секира постоянно опаздывала, рассекая воздух там, где только что, мгновение назад, находился противник. Знахарь начал уставать. Движения его замедлились, пот заливал глаза, мышцы рук гудели, но лютая ненависть заставляла вновь и вновь поднимать боевой топор и с хрипом устремляться в очередную безрезультатную атаку.