Надежда сильнее страха (СИ)

Я механически киваю головой. Мысли вертятся в голове, точно ураган. Отчего-то вспоминается Цинна с его бабочками. Прожекторы загораются, и начинается съёмка.

— Меня, — голос дрожит, как никогда. Я стыдливо закрываю глаза и слышу, как Плутарх кричит: «Стоп!».

— Ещё раз?

— Да, я сейчас, — язык буквально заплетается. Я делаю глубокий вдох и мельком смотрю на своих друзей: Кора смотрит то ли с любопытством, то ли просто притворяется. Эртер же выглядит так, точно продумывает свою речь.

— Мотор!

— Меня зовут Примроуз Эвердин, — я стараюсь говорить погромче и при этом контролировать дрожь. Только бы не забывать смотреть в камеру! — Мне восемнадцать лет, и в этом году я попала на Голодные Игры, — снова едва заметный вздох. — Я проиграла, но я выжила.

— Стоп! — кричит Хевенсби. — Вполне сойдёт! Господа, кто следующий?

— Дамы вперёд, — толкает Кору Эртер. Я и Рори, вспомнив об Эффи, переглянувшись, улыбаемся. На секунду кажется, что ничего этого не было. Точно мы сейчас с ним стоим на нашей городской площади, разделённые десятками детей, и ждём, когда Эффи огласит кому-то приговор.

— Меня зовут Коралина Нисбет. Мне шестнадцать. На эти Игры я попала вместе с братом, но я его потеряла, — на секунду она теряется, и Плутарх жестами что-то ей показывает. — Теперь мне нечего терять, и я ничего не боюсь, — Хевенсби одобрительно машет головой.

После этого снимаются остальные. Мальчишки меньше пугаются камер. Эртер говорит о том, что Игры не сделали его профи, а Рори буквально убивает своей фразой:

— Я Рори Хоторн. В этом году я попал на Голодные Игры, а когда вернулся — узнал, что только мой брат остался в живых из всей семьи.

Потом мы бросаем на камеру разные фразы, которые нам говорит Плутарх. Иногда даже отдельные слова. Он хочет сделать что-то простое, но при этом производящее впечатление. Он предлагает на всякий случай, записать слова о наших потерях, ещё что-то, кроме того, что мы уже озвучили. Звучит так себе, но мы всё же послушно по очереди поднимаемся на помост и произносим свои слова. Рори сказал о Двенадцатом, и теперь я даже не знаю, что же ещё прибавить. Пока я думаю, приходит моя очередь.

— Мы… — мысли, наконец, начинают выстраиваться во что-то более понятное, — мы потеряли тех, кто мог быть бы другом, но стал врагом.

Звучит довольно странно, но я вспоминаю то видео, что сделал Плутарх перед Интервью. Где все мы маленькие милые дети. Одинаковые. Безобидные. Хевенсби несколько удивлён, но всё же одобрительно улыбается.

— А теперь соберитесь все вместе. И просто молчите. Улыбаться необязательно. Даже лучше не стоит, — из-за его слов в голове снова возникает Парад Трибутов. Остальные подходят ко мне. Рори — рядом со мной. Рядом с ним Эртер, а со мной — Кора. Машинально, как и тогда, я хватаю его за руку. Только сейчас до меня доходит, что все мы в местной одежде. Я так вообще в форме помощника врача. Наверняка, в Капитолии поймут, где мы… В тоже время, я вдруг понимаю: они прекрасно это знают. Нам просто больше негде прятаться. Они наверняка знали о том, что Тринадцатый жив. Пока мы им не мешаем, поэтому они делают вид, что не знают, где мы. Но как только они начнут прорываться в их вещание, начнут посещать повстанцев, а может, и сами их посылать…

…Сколько же в Тринадцатом этажей?

Комментарий к Глава 25

песни к главе: Woodkid - Land of all, Muse - Supermacy, Halestorm - I am the fire

Что же, сейчас я составила примерный план того, что я хочу видеть в этой части. Поэтому, очевидно, работа будет идти быстрее. Однако я ещё не имею никакого понятия, что же произойдёт в финале (учитывая, как я всё соотношу с книгами), и, как следствие, в каком состоянии персонажи из него выберутся. Поэтому, если есть какие-либо предложения, можете написать их в комментариях.

========== Глава 26 ==========

Семь часов. Стук ложек, почти математически-верно-выверенный, и ни одного лишнего звука. Впрочем, так продолжается до тех пор, пока в зал столовой не начинают стекаться люди из Двенадцатого. Их всегда легко узнать среди остальных — даже если на них эта унылая серая одежда. И я сейчас не о въевшейся пыли и загаре (по сравнению с жителями Тринадцатого, разумеется). Они смотрят как-то совсем иначе. С любопытством. С надеждой. Они громко болтают друг с другом. Не сказать, что они игнорируют все правила дистрикта, но уж на категорию «неоговорённых» правил, вроде гробового молчания во время приёма пищи, им всё равно.

— Не нравится? — доносится голос Коры. Эртер многозначительно смотрит на расплывчатую жижу в своей тарелке.

— Это… каша… да? — спрашивает он, трогая ложкой сероватую массу.

— Вчера была лучше, — ворчит Шестая. — Хочешь, соли добавь, — предлагает она, протягивая ему серебристую солонку.

— Спасибо, — говорит он с кислым лицом, высыпав в тарелку, чуть ли не половину солонки.

— Эртер! Какого? — приглушенно вскрикивает Кора.

— Что, «Эртер»? — скорбно смотрит он на тарелку. — Зато теперь хоть нет этого мерзкого вкуса тухлой воды, — стараясь не корчиться, берёт он ложку в рот.